Анатолий Буйлов - Большое кочевье

— Ну что ж, я, конечно, дополню Шумкова, очень даже дополню… — Николка смолк, не зная, с чего начать.

— Не бойтесь, не бойтесь, товарищ Родников, говорите, как умеете, — ободряюще закивал парторг.

— А я и не боюсь, с чего вы взяли? — рассердился Николка. — Просто не привык я говорить. Однако про Шумкова скажу и вообще про все, что касается оленеводства. — Николка покашлял для солидности в кулак. — В общем, слушал я сейчас товарища Шумкова и вижу, что все у него получилось гладко и сладко. Шумков прав, расширять оленеводство надо, это ясно, но и правду из зала сказали: нет пастухов на четвертое стадо. Пастухов не хватает! Почему не хватает?

Шумков уклонился от ответа, а я скажу. Прежде чем организовывать четвертое стадо, надо вначале подготовиться, то есть, во-первых, повысить заработок оленеводам, во-вторых, как следует и без перебоев снабжать их всем необходимым, — одним словом, надо по-человечески заботиться о нас, а то забросили в тайгу — и живите как знаете. Ну вот, например, карабины старые у нас, пулю боком кладут, менять их давно пора, но, сколько мы ни просим, — кукиш с маслом! Нет карабинов, и все. Палатка старая, как марля, протекает — опять замены не допросишься. Почту привозят за всю зиму два-три раза, да и то газет половины не хватает, журналы тоже часто не все номера. А летом вообще газет нету! Раньше их Ганя на себе таскал, а теперь некому… Вот тут говорили, что доход от оленеводства триста тысяч рублей — ого-го! Не знал я об этом. Большой доход! А почему же оленеводы так мало получают? Полторы сотни в месяц — это же мало, по-моему. Кто за такие деньги пасти будет оленей, а? Кто? А на Чукотке ведь, говорят, оленеводы по четыреста рублей зарабатывают. Почему у нас этого нет? Ну вот, старики пасут, так им ведь хоть вовсе не плати ни копейки — они все равно работать будут, потому что другой жизни они и не мыслят, они привыкли к тайге, к оленям, а вот у молодых требование к жизни иное, их надо приманивать в тайгу чем-то. Правильно я говорю или нет?

— Правильно, паря! Правильно! Молодец, Родников! Давай, давай, руби им матку-правду!

— Тише! Не перебивай! Говори дальше, Родников!

— Ну вот, хорошо. — Николка удовлетворенно хмыкнул, тверже уперся ногами в пол, вцепился в трибуну. — Значит, выходит, нужно вначале заинтересовать людей, улучшить их быт, одним словом, а потом уж и четвертое стадо делать. Но не про это я, вообще-то, хотел сказать. Я хотел сказать про заволеневодством. О Шумкове.

Вот был у нас Ганя. Был он, вы все знаете, больным — инвалидом. А все-таки он в одно лето в каждой бригаде по два раза успевал бывать. Ковылял человек по тайге, по целой неделе в пути находился, один, без провожатых, — жизнью своей рисковал, письма нам разносил, помогал нам и советом, и делом, всей душой болел за оленеводство. А вот товарищ Шумков в летнюю пору, наверное, дальше зверофермы не отходит…

По залу прокатился смешок.

— Не бывает он у нас летом — шибко далеко ходить! А если и приедет зимой на собаках — тары-бары, мяса наберет, пыжиковых шкурок наберет и скорей в поселок бежит от нас, будто мы проказные…

— Ты чего такое говоришь?! — приподнялся Шумков из-за стола. — Ты чего такое болтаешь, выдумываешь… Когда я пыжиковые шкурки брал?

— Не перебивай, пожалуйста, Василий Петрович, — требовательно сказал Плечев. — Тебя ведь никто не перебивал.

— Да чего же он тогда болтает? Не брал я никаких пыжиков…

Чувствуя одобрительный гул зала, Николка распаляется:

— Во-первых, товарищ Шумков, я не болтаю, а говорю, во-вторых, говорю факт. А если вам этого мало, скажу больше. Вот вы, как заволеневодством, разве имеете право во время отельной кампании брать лучших собак и уезжать на полмесяца на гусиную охоту? Пастухи ждут от вас почту, а вы эту почту на пыжи! Было такое или не было? Плохой вы после этого специалист, если о деле своем не болеете, людей ни в грош не ставите. Вот и все, вот и вся моя речь!

На свое место он возвратился под бурные аплодисменты и одобрительные возгласы.

Вслед за Николкой выступил Плечев. Он признал замечания предыдущего оратора справедливыми и сообщил, кстати, что расценки пастухам уже пересматриваются и есть основания полагать, что они вполне удовлетворят молодое пополнение. Кроме того, в этом году колхозу обещают четыре портативных рации «Олень», которые будут связывать бригады с центральной усадьбой. Разумеется, правление колхоза будет делать все возможное, чтобы улучшить быт оленеводов, — в частности будут использованы для заброски почты и других необходимых товаров вертолеты. Заволеневодством Шумкова впредь будут командировать в стада чаще.

Шумков сидел надутый, с видом незаслуженно оскорбленного человека. Иногда Николка ловил на себе его мимолетный мстительный взгляд. Николку вовсе не тревожило то, что Шумков ему будет мстить. Думал он сейчас о том, как могло случиться, что Шумков, бывший пастух, веселый и в общем-то неплохой мужик, превратился в толстокожего мещанина, в очковтирателя и бюрократа.

После собрания к нему кто-то подходил, о чем-то спрашивал. Николка что-то отвечал. И лишь потом, идя на квартиру, он вспомнил, что после собрания его уже никто не называл Николкой, а обращались к нему по фамилии. Даже изрядно подвыпивший Бабцев, хлопая его по плечу, громко восклицал:

— Родников! Молодец ты. Вот это Родников! Наш человек! Правильно ты Ваську критикнул — пусть не задается…

Затем к нему подошел Табаков, крепко пожав руку, сказал:

— Смотри, Николай. Шумков тебе мстить начнет, я с ним учился вместе, знаю его характер. Но ты стой на своем, не бойся…

— Да я и не боюся, дядя Ваня, — рассеянно сказал Николка, думая о том, как бы завтра отправить домой посылку с копченой кетой. И еще он должен завтра хорошенько выспаться, ублажить свое тело сном, дать ему успокоиться после недавнего изнурительного похода.

Но выспаться не пришлось. В семь утра кто-то постучал в дверь. Дарья Степановна открыла. В комнату вошел Махотин. Он был одет по-походному. В малахае, в длинных торбасах, меховые рукавицы под мышкой.

— Вставай, Родников, ты чего спишь?

Николка приподнял голову, удивленно посмотрел на Махотина:

— А что мне делать?

— Как чего? — изумился и Махотин. — Ты же должен сегодня в стадо ехать, я уж собачек запряг.

— В какое стадо? Через два дня я собирался…

— Да ты что, паря? — Махотин недоуменно оглянулся на Дарью Степановну, словно призывал ее в свидетели. — Сам собирался, а теперь говорит — через два дня.

Думая, что Махотин все перепутал с перепою, Николка неторопливо встал с постели, надел брюки и, широко улыбаясь, спросил:

— Вы, дядя Саша, наверно, что-то перепутали, или над вами кто-то подшутил, я только вчера пришел со Среднего, смертельно устал и не успел еще даже выспаться и письма домой написать…