Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом

Вновь воцарилось молчание. Каждый думал о своем…

Перед Ильей пролетела вся его жизнь: дом, мать, отец, сестренка, лицей, черчеташи, авиация… Вдруг Илью осенило: а ведь его дед — коммунист! Он задумался: почему мать рассказывала ему о своем отце только один раз, когда он болел в детстве корью? Ведь она переживала за него, ездила к нему на свидания, передачи возила из последнего. Одна дорога сколько стоила! Когда он был на каторге, посылки посылала — тоже нелегко приходилось. Но почему же мать больше никогда не говорила о деде? А на все вопросы отвечала одно: «Вырастешь, узнаешь…» Может быть, мать любила деда, а поступки его осуждала?.. Нет, это невозможно! Ведь когда он стал черчеташем, мать плакала, говорила, что он позорит семью… Да и дед не одобрял его. Почему же мать не хотела, чтобы он узнал о жизни деда? Может быть, все в его жизни было бы тогда иначе?

— Знаете, господин Захария, — сказал Томов, — теперь я понял, почему мать не хотела мне говорить… про деда. Наверное, потому, что я у нее единственный сын… Боялась, как бы и я не стал таким как…

— Как кто? — спросил Илиеску.

— Как мой дедушка, как Василиу-Дева, как вы. Ведь мой дед тоже отбыл на каторге двенадцать лет… За участие в Татарбунарском восстании.

— Как его фамилия? — спросил Илиеску. — Он что — отец матери?

— Да, отец матери… Липатов Илья Ильич… Меня и назвали в его честь…

— Так ты внук Липатова? — радостно воскликнул Илиеску. — Дорогой ты мой!.. Я же с ним больше года сидел в Дофтане!

— В тюрьме?

— Ну да! Высокий, крепкий старик… Брови пушистые, борода большая белая… — вот тебе все приметы, — засмеялся Илиеску.

— Точно, он самый… — радостно подтвердил Томов.

— Он участвовал не только в Татарбунарском восстании, но еще и в Хотинском. Он мне даже рассказывал, как когда-то, еще при царе, сидел в тюрьме вместе с Котовским — это тоже ваш бессарабец… Вот, оказывается, как бывает в жизни!.. Значит, теперь Илья Ильич уже дома?

— Да, он живет у своей младшей дочери опять там же, в Татарбунарах.

Илиеску и Томов долго еще говорили о Илье Ильиче. Уже рассветало, когда поезд остановился в поле. Илиеску выглянул из кабины и, обернувшись к Томову, задумчиво произнес:

— Стоим на разъезде. Семафор пока закрыт, но путь тут один. Откроют!..

Когда Томов расстался с Илиеску, было уже совсем светло. Состав стоял на станции Чуфница. Вдали, в серой утренней дымке, за группой деревьев вырисовывалось здание вокзала. Рядом, как свеча, торчала водонапорная башня.

Взобравшись на свою платформу, Илья облокотился на крыло грузовика и закурил… «Вот двоюродная сестра Пита тоже коммунистка, — думал он. — А я раньше не мог ее понять!»

Вспоминая и переживая все, что он слышал в эту ночь, Илья машинально наблюдал за стрелочником: как он переводил стрелку, смазывал остряки, рамные рельсы, крестовины, как старательно начищал стрелочный механизм. Вдруг Илья услышал голос слесаря, что-то горячо объяснявшего человеку в железнодорожной форме с молотком и ящиком с инструментами в руках. Илья догадался, что это, должно быть, осмотрщик вагонов. Слесарь отчаянно жестикулировал, а железнодорожник, указывая молотком то на колесо, то на смазочную коробку, что-то говорил ему. Илья спрыгнул с платформы и бегом направился к ним. Осмотрщик доказывал, что букса сильно перегрелась и поэтому он не разрешит вагону следовать дальше. Он поспешил заметить, что на станции нет в данный момент свободных платформ для перегрузки, и советовал торопиться с подачей заявки, иначе машина может простоять на станции бог весть сколько…

Достав кусок мела, ревизор большими буквами вывел на боковинке платформы: «Дефектный — Чуфница»… И, уходя, сказал, что будет находиться в маленькой пристройке около водонапорной башни.

Когда об этом сообщили Илиеску, он осмотрел буксу и решительным шагом направился к пристройке, где помещалось бюро осмотра вагонов. Не прошло и десяти минут, как Захария уже шел обратно, сердито бурча:

— Дурачков ищет… Взятку захотел… Видел, что вагон идет с сопровождающим, и решил попугать. Ну да ладно, это я уладил. Хуже другое: говорят, на станции нет паровоза и будет только к вечеру… До столицы рукой подать, а тут сиди и загорай…

— Дождемся паровоза, лишь бы не пришлось перегружать, — заметил слесарь. — Значит, надпись можно стереть?

— Конечно, сотри.

Поезда прибывали и уходили, а товарняк продолжал стоять. Когда Томов с электриком в полдень пришли в станционный буфет, стрелочник объяснял проводнику вагона со скотом, что все паровозы заняты под воинские эшелоны и все гонят на север. Понизив голос, он многозначительно добавил:

— К Днестру…

Однако проводник продолжал ворчать, что у него кончается корм и ему наплевать на воинские составы и вообще на все на свете…

Именно в этот момент в дверях буфета показался чумазый парнишка и крикнул с порога:

— Дядя Харламб! Паровоз-то прицепили! Тикаем скорей, бо вагон уйдет!..

Мужчина схватил свою торбу, бросил недоеденную селедку и кинулся за ним. Томов тоже стал расплачиваться, электрик выбежал на перрон. Донесся продолжительный свисток паровоза, и Илья увидел через окно буфета, как состав медленно тронулся с места. Уже на ходу он и электрик вскочили в тормозную будку какого-то крытого вагона. На первой остановке оба перебрались на свои платформы. Все были рады, что поезд идет без остановок. Однако это не совсем устраивало скотовщика. На одной из стоянок он опять ругался с железнодорожником: «Или стоим часами, или несемся как полоумные. Мне скот надо поить, а он прет как бешеный…»

Железнодорожник дал сигнал отправления и, поднявшись на ступеньки своего вагона, крикнул:

— Поить их будешь на бойне!… А составы, что идут с войсками, тоже туда отправляются!..

Ни на одной станции состав не задерживался: как прибывал, тут же давали отправление. Выяснилось все, когда прибыли в Бухарест. На товарной станции к платформам сейчас же подошли весовщик и офицер в каске. Они торопили с разгрузкой и даже прислали на помощь солдат — платформы нужны были для воинской части. На вокзале сновали военные в полевой форме.

— Что-нибудь опять стряслось, — заметил слесарь.

То и дело встречались прохожие с озабоченными лицами. Навстречу им бежали газетчики, выкрикивавшие надорванными голосами: «Напряженное положение в Данциге!», «Чрезвычайное заседание бельгийского правительства!», «Англо-польское соглашение о взаимопомощи!», «В предместьях Варшавы роют траншеи!».

Когда машины и груз были доставлены в гараж и обо всем доложено инженеру, Томов собрался домой. У ворот он столкнулся с электриком.

— Слыхал? — показывая в сторону улицы, откуда доносились голоса газетчиков, спросил Илья.