Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом

Илья вспоминал один разговор с другом. Как-то он сказал ему:

— Ты какой-то безынициативный, ленивый, что ли, будто родился в товарном поезде — все медлишь! А жизнь надо брать за глотку и самому направлять ее туда, куда следует…

Женя покраснел.

— Какой ты умник! Попробуй возьми ее..?

— И возьму. А что?

— Интересно знать, почему это ты не взял ее тогда, когда рвался в авиацию? Забыл?

— Нет, не забыл…

— Что же ты не взял?

— Тогда у меня башка не варила…

— А теперь варит? Умник какой нашелся!..

И все же Томов был готов поручиться за приятеля. Но каково было его удивление, когда Женя в ответ на предложение вступить в ячейку стал доказывать, что бороться за справедливость — дело не только опасное, но и бесполезное…

— Попадешь в полицию, — говорил он, — а там бьют, искалечить могут. И будешь потом в тюрьме крыс кормить. А толк-то какой? Все равно у богатых все есть и будет… Наш же брат голодает да мучается, пока на кусок хлеба заработает. Уж чего только ни делали коммунисты, и не такие, как ты, а настоящие! Они и народ в синдикаты объединяли, и демонстрации устраивали, и забастовки проводили, и что ты только хочешь! А результат-то какой? Кого не расстреляли, тот в тюрьме сидит, и семьи у них теперь еще больше голодают. А богачи как жили, так и живут себе припеваючи… Они, брат ты мой, хоть и паршивенькая, но власть! Понимаешь? Как ни говори, у них жандармы, полиция, войска. Бороться с ними, Илюша, трудно. И ничего ты не добьешься, поверь, кругом одно и то же.

— Так, выходит, тебе все равно, если кого-то расстреляли или кто-то в тюрьме сидит? Ведь они боролись, чтобы таким, как мы, жилось лучше…

— Нет, почему же, — отвечал Женя, — мне, конечно, жаль этих людей. Однако это не значит, что и нам теперь надо лезть в верную петлю. Ты пойми! Вот в России, помнишь, мы с тобой говорили и не раз, там совершенно другое: власть там трудовая, и люди живут себе спокойно. У нас же так пока сделать невозможно. С голыми кулаками, что ли, пойдешь на пушки и пулеметы? Да они за полчаса распотрошат всех до единого, поверь мне! Я в армии служил и знаю, что такое пули…

— Так и в России ведь не на готовенькое пришел народ. Когда-то и там рабочие чуть ли не камнями, а крестьяне вилами да топорами дрались! И то же самое — против вооруженных царских войск, и артиллерии, и жандармерии, и даже каких-то казаков. Однако, сам говоришь, победили. И победили они потому, что взялись дружно, все вместе. А это, Женя, главное! Вот пойдем со мной на одно собрание, посмотришь, узнаешь, как это там все получилось… Богачи в России в свое время власть тоже сами не отдавали рабочим и крестьянам… Ну так что, пошли?

Женя отрицательно покачал головой:

— Нет, в России было иначе. Тогда буржуи не представляли себе, что бедняки способны взять власть и управлять страной. Вначале они все посмеивались, как это простой мужик будет руководить? А теперь уж убедились и, братец ты мой, перепугались до смерти. Потому-то и зверствуют. Вон сколько сыщиков шныряет, ты присмотрись… Я-то сам понимаю, что бороться за справедливость — дело, конечно, благородное, но, видишь ли, сейчас нет условий для такой борьбы… Не успеешь шевельнуться — как на тебя тут же накинут намордник, и будь здоров… Недаром говорят у нас, что пока дойдешь до бога, святые съедят… Не-ет!.. Сам не пойду и тебе, Илья, не советую. Жизнь — штука сложная, и ничего ты этими своими благородными увлечениями не сделаешь. Поверь мне!

Илье было очень обидно, что лучший друг не понимает его.

— А знаешь ли, Женя, ты мне напоминаешь того лентяя, который предпочел умереть, чем питаться сухарями, и все только потому, что их еще надо было мочить… Вот и ты точно так же рассуждаешь! Если кто-то другой рабочую власть установит да сразу станет все хорошо, ты, конечно, не против, я знаю. А так, видишь ли, «дело сложное!» и поступаешь, как тот — лучше сдохнуть, чем что-то делать…

Женя сидел красный, потом вдруг спохватился, что ему куда-то надо, и быстро ушел. Илья посмотрел ему вслед, и впервые Женя показался каким-то чужим.

А через несколько дней Женя сказал Илье:

— Ты не обижайся на меня, я, видишь ли, не такой, как ты…

Женя любил Илью, был готов сделать для него что угодно, но только если это не связано с риском. Как-то Женя заметил, что Илья волнуется, не отстает ли будильник мадам Филотти, и понял, что другу трудно без часов. Илья не знал, что Женя съездил на аэродром к Рабчеву и потребовал часы, подаренные Ильей более полутора лет назад. Сережка ответил, что часы он давно потерял. «И вообще, то были не часы, а какая-то старая цыбуля, за которую никто бы и гроша не дал…» Но Женя чуть ли не со скандалом вырвал у него сотню лей и, добавив еще три сотни, из которых одну занял у Войнягу, купил ручные продолговатые часы со светящимся циферблатом. Именно на такие часы Томов заглядывался, когда, бывало, они останавливались с Женей у витрин ювелирных магазинов. Теперь, отдавая часы Илье, Женя смущенно улыбался:

— Бери, часы теперь тебе нужны…

Илья был глубоко тронут заботой друга. Он хотел что-то сказать, но Женя перевел разговор.

— Знаешь, Сережка Рабчев уже не Рабчев!

— Как? Епископом стал, что ли?

— Хуже… Он теперь Серджиу Рабчу!.. Вот, братец, как люди умеют приспосабливаться…

— Фамилию изменил?

— Ну да, — ответил Женя с какой-то даже, как показалось Илье, завистью.

— И ты ему завидуешь, Женя?

— Не завидую, но все-таки умеет он устраиваться…

— А ты откуда знаешь, что он румыном заделался?

— Знаю… Был у него, хотел забрать твои часы…

— К чему это? — удивился Илья. — Я ему их сам тогда отдал.

— Часы он все равно не вернул. Но сотню мне все же удалось у него выцарапать, добавил и вот купил тебе эти…

— Раз я ему их отдал, значит — все! Никаких разговоров быть не может. А сотню я на днях тебе дам, и ты ее, пожалуйста, отвези.

Жене пришлось согласиться, что Илья из первого жалованья даст ему сто лей и он отвезет их Сережке.

— Настойчивый же твой земляк, — шепотом сказал Жене Войнягу, который случайно слышал разговор. — но молодец!

И о случае с часами, и о том, как он «вербовал» Женю, Илья рассказал Захарии.

Тот дружески похлопал его по плечу: «Видишь ли, таких, как Женя, еще немало; они сочувствуют нам, но на решительные действия не идут…»

— Но, товарищ Захария, вы не подумайте… Табакарев хороший, честный парень, он только нерешительный.

— Я и не говорю, что он плох; он поступил, как ему подсказывала совесть. И, пожалуй, лучше сразу отказаться, чем потом, в трудную минуту, спасовать! А поступок его с часами я ценю…

Томов задумчиво посмотрел на часы.

— Знаете, товарищ Захария, я всю жизнь мечтал о трех вещах: купить себе вот такие часы со светящимся циферблатом, поступить в авиацию и третье — наесться досыта копченой селедки, страшно ее люблю! — смущенно признался Илья.