Алексей Решетов - Зернышки спелых яблок

В парке было тихо. Падал снег. Почему-то вспомнился фотограф…

На дверях киоска, в котором мы с Петькой покупали мороженое, висел ржавый замок.

Девушка с веслом, в центре фонтана, была покрыта серой ледяной корочкой. Чехол торчавшей из кустов зенитки был белым от снега.

Не слушая воспитательницу, мы разбежались в разные стороны. Кидали друг в друга снежками, сражались на коротеньких еще сосульках.

Сидор толкнул Соню, она упала прямо на куст акации. Встала и заплакала:

— Чо ты меня в снегу всю искатал? Комок я тебе, что ли?

— Я тебя на таран взял, — хохотал Сидор.

Он подскочил ко мне и подставил ножку:

— Я тебя приемчиком!

Я побоялся дать сдачи. Соня сняла вязаную шапочку и отряхнула меня.

«Какие у нее волосы, — удивился я, — колечки, колечки, колечки… У Ленки-маленькой и то хуже».

Мы вернулись в интернат к обеду. На первое был суп с клецками, на второе — форшмак из селедки. Все называли его «башмак».

Из столовой гуськом потянулись в спальню. Мне не хватило раскладушки. Воспитательница с тетей Оней внесли в спальню стол.

— Ляжешь здесь, — сказала Елизавета Ивановна, — потом что-нибудь придумаем.

Тетя Оня грозно спросила:

— Не мочишша? Смотри, столик-то кухольный!

И я, подпрыгнув, забрался в студеную чистую постель. Воспитательница наклонилась, поправила подушку. Лицо было совсем близко, и от этого глаза Елизаветы Ивановны казались еще больше, чем обычно. Они были темно-темно-синие, почти фиолетовые, с влажным, теплым блеском и густыми тенями возле ресниц.

— Спи! — говорит воспитательница. Я зажмуриваюсь, но едва исчезает с моих щек теплое ее дыханье, осторожно приоткрываю веки. Очень хочется, чтобы она подошла и к Петьке.

В мертвый час никто не уснул.

— Ребя, воспитка смылась, — сообщил Сидор, выглянув в коридор. Его раскладушка стояла у самых дверей.

— Ну-ка, дай полежу на тетивонином столе, — попросил он. Улегся на мое место и стал дрыгать ногами. Кто-то запустил в Сидора подушкой, он ответил, и началось побоище. Оно продолжалось до самого полдника.

Мы доедали кисель. Соня вдруг выронила ложечку и заплакала. Она плакала так громко, так безутешно, что даже повариха прибежала из кухни.

Сидор смущенно спрашивал: «Это я тебя сильно толкнул, да? — и старался оторвать руки, которыми девочка закрыла лицо. — Я, да? Хочешь, я себя ложкой стукну?»

— Отойди, Сидоров, — сказала воспитательница. — Иди доедай кисель.

— Что случилось, Сонечка? Ну, скажи. Тебя обидели?

— Пуговицу со звездой па-па-а-тиряла, — еле вымолвила Соня, когда воспитательница погладила ее по колечкам.

— Ну, чудачка! Достанем тебе пуговицу. Еще лучше прежней. Сейчас столько военных…

— Папки-ну-у хо-о-чу, — еще пуще расплакалась девочка. Она больше не могла говорить.

— У нее, наверно, в парке выскочила, — хмуро сказал Сидор и опустил голову. Потом, не оглядываясь, побежал к дверям.

— Я поищу!

— Сидоров, сейчас же вернись! — крикнула воспитательница, но Левки уже не было.

♦

— Ваш? — строго спросил сосед Димки Сойкина и подтолкнул Сидора к Елизавете Ивановне. — Герой! В запретную зону забрался.

И было непонятно: осуждает ли милиционер беглеца или хвалит.

— Сидоров! Конечно, мой, — обрадовалась воспитательница. — Замерзший-то какой! Дрожит весь. Да где ты был, гулена? Мы тут с ног сбились…

Левка и правда вздрагивал. Но, наверное, от страха, а не от холода. Одет он был тепло: такие же, как на милиционере, шапка и полушубок.

Милиционер забрал снятую Левкой одежду, козырнул и ушел.

Голос воспитательницы стал гораздо строже, чем при нем.

— Марш за мной! — сказала она Сидору. — А вы все — в постель! Чтоб через пять минут ни одного здесь не было!

Мы поплелись в спальню, обсуждая Левкины шансы на помилование. Те, кто в интернате «давнее всех», говорили, что Сидору достанется крепко.

Он вернулся поздно. Молча, не обращая внимания на наши напряженные позы, разделся и лег. Жалобно заскрипела раскладушка.

— Сидор! Было тебе? — не выдержали мы. — За уши таскали? Ты ревел?

Сидор вдруг громко расхохотался:

— Тетя Воня ревела — вот кто. Я суп на кухне ем, а Лизавета Ванна ей говорит: «Это что за меню? Седня свекла, завтра свекла…»

— Сама она свекла, — поддакнули из темноты.

— Ага, — согласился Сидор. — Лизавета Ванна говорит: «А где омлет, где жиры, почему чай несладкий?» А тетя Воня как заревет: «Я не брала, я не брала. Жиров десять грамм на рот. Я не брала…» Как Сонька, ревела, — сказал Сидор и затих. Полежал, соскочил с раскладушки и прошлепал босыми ногами к перегородке, за которой спали девочки. Приложив губы к дырочке от выпавшего сучка, он шепнул:

— Соня, не реви. Соня, слушай: я тебе завтра Нухимова отдам. Марка такая…

♦

В интернате мы с Петькой пробыли до новогоднего утренника. На утреннике Петька прочел стихи собственного сочинения. В них говорилось, что фашист бежит от Петькиных крепких жал. Всем особенно понравился конец:

Соня сделала «лягушку». Сидор спел про конницу Буденного.

После утренника нас повели в столовую. Родители окружили воспитательницу и спрашивали, когда утеплят уборную, чтобы детей не продувало, и сколько носовых платков нужно давать ребенку.

Под десятками родительских взглядов Сидор все же умудрился поменять на соседнем столе мякушку на горбушку. Свою он отдал Петьке, обмененную — мне. Всегда ли будут на земле такие правильные мальчишки?..

Вот он уписывает нелюбимый мякиш и грустно говорит Петьке:

— А я в Суворовское махну. Вот весна будет, и уеду.

Мы с Петькой насовсем уходим из интерната. Другие — только на праздники.

Бабушка стала надомницей, сможет за нами смотреть. Она уже договорилась с учительницей, и Петька опять будет ходить в школу.

Петька-то будет, а я нет…

— Дети, — говорит Елизавета Ивановна. — Дети, попрощайтесь с Петей и Леней.

Она наклоняется и целует наши макушки.

— Дети, я кому говорю?

Никто ее не слушает. Все погрузили носы в кульки с новогодними гостинцами. У Сони за щекой круглая помадка, а я вспоминаю ту, военную, пуговицу.

♦

В нашей комнате на тумбочке стоит елочка. Не целая, а только верхушка. У кого-то не влезла в комнату большая-пребольшая елка — вот и отрубили от нее верхушку. Елочных игрушек у нас не было, и бабушка вырезала и повесила на ветки модели из журнала мод. Они все время поворачиваются к нам нераскрашенной стороной.