Анатолий Чмыхало - Три весны

На улицах, в скверах ярко зеленели деревья. У кинотеатра веселые торговки продавали большие букеты красных полевых тюльпанов.

Но цветы ребята увидели только назавтра, а в тот, первый, день они с поезда кинулись к трамваю, сколько-то ехали, потом слезли и долго шли пешком. По извилистому шоссе, по теплым его булыжникам — было где-то около одиннадцати утра. Но шоссе вдруг кончилось, и потянулась разбитая — яма на яме — грунтовая дорога. Ее покрывала подушка из серой, похожей на пудру пыли.

У колонны новобранцев был довольно живописный вид. Строй совсем поломался, ребята, шагая в облаке пыли, наступали друг другу на ноги, чихали, плевались. А встретивший приезжих на вокзале маленький, верткий сержант, шагал стороной, то и дело покрикивая:

— Не растягиваться! Разговорчики отставить!

Ребята уже знали, что у сержанта фамилия Шашкин, что он сам ничего в авиации не смыслит, потому как до последних дней служил в пехоте. В училище приехал тоже добровольцем. И тут его, как и всех прибывающих, пока держали в казарме карантина, где Шашкин командовал не обмундированными и не принявшими присяги новичками. А до пехоты был Шашкин в кавалерии, а всего он служил в армии без малого пять лет.

Выглядел он браво, как и положено бывалому бойцу. С завидной лихостью сидела у него на затылке поношенная шапка-маломерка, а перехваченная широким командирским ремнем гимнастерка была выутюжена, и подол ее щегольски собран сзади гармошкой.

Когда подошли к будочке, у которой прохаживался разомлевший от жары часовой, сержант Шашкин пересчитал новобранцев, и колонна через узкие ворота втянулась в довольно просторный двор, сплошь застроенный низкими, словно вжатыми в землю, деревянными казармами. У одной из них Шашкин приказал строю разойтись. Пока он куда-то ходил, ребята приводили себя в порядок. Хлопали пропыленную одежду, мылись у арыка, а кое-кто уже, развязав сидора — мешки с харчем, — обедали.

Алеша и Илья отошли подальше от толпы и расположились в тени старого мелколистного карагача. Усталые, потные, они были рады отдыху. Илья сразу же снял с себя тяжелые сапоги, прислонился головой к дереву.

— Кажется, добрались, — сказал он. — Какое у нас сегодня?

— Девятнадцатое.

— Уже и апрель на исходе. Как думаешь, к празднику обмундируют?

— Все может быть, — медленно, будто выдавливая из себя каждое слово, проговорил Алеша. — Только Шашкин сказал, что это не училище, а школа.

— Какая разница!

— Может, и нет никакой. Но, по-моему, школа в армии вроде курсов. Из нее выходят младшие командиры.

— А зачем здесь Шашкин? Ведь он уже сержант.

Алеша процарапал языком по вязким и соленым от пота губам:

— Не знаю. Может, кого и переучивать будут. Авиацию укрепляют. Самолетов-то тысячи понастроили.

— Конечно, мы теперь самая могучая страна, — сказал Илья.

После некоторого молчания, когда казалось, что он уже спит, Илья принялся насвистывать мотив «Трех танкистов». Он был явно доволен жизнью и больше не вспоминал о Владе.

Они еще долго говорили о чем придется — о погоде, о пыльных ташкентских улицах, о сержанте Шашкине, боевом, в общем-то, неплохом малом, с которым надо быть как-то поближе. И ни словом не обмолвились о школе и друзьях, как будто за эти двое, удивительно необычных суток стали намного взрослее и теперь стеснялись своего глупого и ничем не примечательного детства.

По-летнему теплый день вскоре совсем разморил их. Глаза слипались, придавленные тяжестью век. И Алеша уже устраивался вздремнуть, когда к ним подошли и присели рядом на корточки два парня в майках-безрукавках. Один из них — коренастый, с ежиком пепельных волос на голове — сорвал стебелек сухой травы, размял его пальцами на потной ладони и понюхал:

— Мята. Вишь, сколько ее тут… Вы недавно приехали?

— Да, — ответил Алеша.

— И пожрать у вас есть? Тут, понимаешь, пшенный суп да каша. Да еще компот. И все.

Илья молча развязал рюкзак и дал парням по пирожку с картошкой.

Они тут же кинули пирожки в рот, прохрустели поджаренной корочкой и, как по команде, облизнулись.

— А еще? — спросил другой. — Чего это ты дал нам? Только раздразнил. Мне их с полсотни надо на один зуб.

— Давно здесь?

— Да уже две недели. А вы у кого? У Шашкина?

— Он нас встречал. Наверное, у него, — ответил Алеша.

— Тигра он лютая. Перед командиром вьется, как змей, выслуживается, из кожи лезет, чтобы угодить. А вы знаете, что такое сачок?

— Ну как же, — сказал Илья.

— А все-таки? — коренастый хитро сощурил глаза.

— Сачок и сачок.

Парни в майках снисходительно заулыбались. Они считали себя уже посвященными во все тонкости армейской жизни и относились к новичкам с оттенком превосходства.

— Да не совсем так. Сачок — это современный авиационный человек особой конструкции. В сокращенном виде.

Вскоре Илью и Алешу устроили на ночлег, но в разные казармы. Они решили поменяться местами с ребятами, и мена продолжалась до самого вечера. А назавтра, чуть свет, новобранцев подняли мыть полы в карантине и приводить в порядок захламленный двор.

Алеша и Илья сами вызвались подносить воду. Они отправились к водоразборной колонке с большим деревянным ушатом, который вручил им Шашкин. Идти было далеко, а посудина оказалась тяжелой.

Они наполнили ушат до самых краев водой и осторожно, чтобы не расплескать, понесли к казарме. Но, пройдя всего несколько метров, остановились.

— Тяжело. Руку режет, — сказал Илья, критически разглядывая заалевшую ладонь.

И снова понесли. А когда остановились во второй раз, взяли да и выплеснули часть воды на землю. И увидели Шашкина, стоявшего у входа в казарму с пожилым капитаном в летной форме. Они оба — Шашкин и капитан — осуждающе смотрели в сторону Алеши и Ильи. И вот Шашкин что-то сказал капитану, сделал рукой под козырек и подозвал Алешу.

— Зачем вылил?

— А ты попробуй унести полный! Попробуй-ка ушат, какой он есть.

— Придуриваешься? А ну марш по воду, и чтобы как положено! Кругом! — скомандовал Шашкин, еле сдерживая бушевавшую в нем ярость.

Алеша пристально посмотрел в колючие, неопределенного цвета глаза сержанта и не спеша пошел прочь, к воротам. Чего хочет Шашкин? Он хочет, чтобы дрожали перед ним. Но ведь Шашкин несправедлив: ушат и в самом деле тяжел. Не надрываться же.

— Кругом! — снова послышалась отрывистая команда сержанта.

Алеша остановился, взглянул на стоявшего у ушата Илью и, стиснув зубы, направился к нему. Но тут же услышал пронзительный сержантский голос:

— Кругом! Я научу, как вести себя в присутствии командира. Ты у меня будешь шелковым! Ты у меня!..

И Шашкин в запальчивости рванулся к Алеше, чтобы устроить еще больший разнос. Но сержанта спокойно остановил пожилой капитан: