Александр Удалов - Чаша терпения
- Название:Чаша терпения
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издательство литературы и искусства им. Гафура Гуляма
- Год:1970
- Город:Ташкент
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Удалов - Чаша терпения краткое содержание
«Чаша терпения» — роман о дореволюционном Туркестане, охватывающий период с 1900 по 1912 год.
…Надежда Малясова, сестра милосердия, приезжает из Петербурга в Среднюю Азию, где без вести пропал ее отец. Она из тех передовых русских интеллигентов-энтузиастов, которые приехали с гуманной миссией просвещения и медицинской помощи местному населению.
О многих интересных человеческих судьбах, об исторических событиях того периода повествует А. Удалов.
Этот роман — начало задуманной автором эпопеи, которую он намерен довести до наших дней.
Чаша терпения - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Так вот я что хотел: у тебя есть бык и у меня — бык. Что, если нам запрячь их в один омач?..
— В один омач?
— Ну да… В один.
— А пахать-то как же? Ведь у тебя своя земля, у меня своя.
— Велика важность. Сначала тебе вспашем, а потом мне.
Балтабай опустил голову, задумался. Потом посмотрел на Декамбая, протянул ему руку, сказал:
— До свидания.
— А что же ты мне ничего не сказал? — удивился Декамбай.
Балтабай остановился, снова опустил голову, о чем-то подумал. Потом молча и подозрительно взглянул на соседа искоса и ушел.
Но на другой день Балтабай сам явился к Декамбаю во двор, присел у дувала на корточки, открыл табакерку, кинул под язык щепоть зеленого табаку, помолчал.
— Умное дело ты придумал, сосед, — сказал он, наконец, сильно шепелявя, зажав под языком табак. — Давай попробуем.
И дело у них пошло так дружно, что в кишлаке все им стали завидовать, и те, что были совсем бедные, и те, что были побогаче. Правда, сначала им пришлось на время занять омач у другого крестьянина, но потом обоюдными усилиями они смастерили свой омач, благо карагачевые балочки нашлись, а железный наконечник им отковал кузнец Курбан за полпуда шалы.
Вот тогда и начали все в кишлаке звать их близнецами — Хасаном и Хусаном.
Да мало ли еще хороших людей знала теперь Надежда Сергеевна. Знала она и вечных тружеников — крестьян, подобных Хасану и Хусану, веселых, добрых, неунывающих, знала и не похожих на них, среди которых были и побогаче, и победнее, знала батраков, сеющих хлеб, рис, хлопок на чужих байских полях, и всю свою жизнь мечтающих о рубахе и пшеничной лепешке, знала и мастеров по дереву и по железу, гончаров и охотников, пастухов и искусных мастериц-золотошвеек.
Богат талантами и трудолюбив народ этой земли!
Да, Азия! Это она подарила миру Авиценну и Навои, Улугбека и Бируни…
Но Надежда Сергеевна увидела здесь и другой мир: Желтую птицу, владевшего тысячами верблюдов и сотнями десятин земли, сановитого Джурабека, владельца магазинов, хлопкоочистительных и маслобойных заводов.
Как и всюду на земле, здесь — были и пышная роскошь и голая нищета, блеск золотой парчи и истлевшие от тяжкого пота лохмотья, ханские покои и глиняные мазанки без единого оконца, тенистые виноградники и глубокий зиндан… Однажды Надежда Сергеевна увидела на базаре прокаженного. Он сидел на земле, скрестив ноги, среди снующих мимо него людей. Лица его не было видно, оно было прикрыто тряпкой. Перед ним стояла большая, треснувшая деревянная чашка, в которую время от времени со стуком падали медяки.
Малясовой стало жутко. В летний июльский полдень ее охватил озноб. Она поспешила уйти с базара, а потом с неделю не могла спать. Все думала: может, распрощаться с Азией, вернуться в Петербург и жить, как все, отбросив свой наивный альтруизм?
Нет, не могла она теперь уехать отсюда, не могла оставить Тозагюль и Курбана, Декамбая и Балтабая, всех этих милых, полюбившихся ей людей, уехать от этого солнца. Она была и счастлива и несчастлива в этом своем решении. Счастлива потому, что эта пыльная и знойная страна стала так же мила и дорога ее сердцу, как был дорог и мил сумрачный Петербург, где за семнадцать лет, которые она там прожила, может быть, не выдалось и семнадцати счастливых дней; несчастлива потому, что вот прошло уже четыре года, а тот, кого она ждала все это время, кого ей здесь так не хватало, все не ехал, да теперь уж, видно, и не приедет.
Да, только молодость способна на такую чистую, светлую и беззаветную дружбу и привязанность, какую питали друг к другу Надя и Тозагюль.
— Знаешь, Гуленька, я тебя так люблю, так люблю, — сказала ей сегодня Надя, — что если б… Ну я не знаю… Может быть, это слишком пылко, но это искренне, поверь… Вот если б сказали: «Умри за нее» — умерла бы. И ни одна жилка во мне не дрогнула бы… Умереть ведь не страшно, если знаешь за что.
Тозагюль порывисто обняла подружку, прижалась щекой к прикрытому белым батистовым платьем плечу.
— Есть три человека в мире, за которых я могла бы… тоже… умереть… Это сыночек мой Рустамбек, Курбан и ты, моя сестричка Надира. Дороже вас для меня на свете нет людей.
— Вот, говорят, ад. Понимаешь?.. У бога есть рай и есть ад. Это уготовано всем после смерти, только кто куда попадет. А по-моему… это чепуха. И рай, и ад есть и здесь, на земле. Я недавно на базаре видела прокаженного. Это жуткое зрелище. Человек годами гниет заживо. Разве это не ад для него? Это ад. Это хуже смерти. Но… Впрочем, я совсем не об этом тебе говорю… Я хотела сказать… Я хотела сказать…
— Что? О ком ты хотела сказать? — шепотом спросила Тозагюль.
— Ах, Гуленька, если б ты знала…
— Я знаю. Но ты ничего не скрывай.
И это опять осталось тайной, хотя трудно, невозможно было сохранить никакую тайну в часы их сокровенных бесед. До сих пор Надя никогда не задумывалась над этим и не спрашивала себя, надо об этом рассказывать подруге или нет, хотя и не клялась себе молчать. Она не теряла надежды, что он приедет, и хотела, чтоб для Тозагюль его приезд был такой же неожиданной радостью, как и для нее.
Но он не ехал. А время шло.
После той жуткой картины, которую она видела на базаре, Надя вдруг почему-то поняла, что он не приедет, что она напрасно ждала его все эти годы, и надежда ее совсем оборвалась. Вот почему сегодня, когда они сидели вместе с Тозагюль и ждали Курбана, Надя впервые по-детски расплакалась у нее на коленях. Может быть, она все рассказала бы ей сегодня, если б не горе, обрушившееся на Тозагюль: смерть отца, Курбан, уехавший из дому с такой страшной мыслью — убить Желтую птицу.
Надя так и не поведала подруге о своей потерянной любви, так и не узнала, с каким известием вернулся домой Курбан, уснувший на циновке вниз лицом, с камчой в руке.
Бывают в жизни человека затишья, когда кажется, все течет спокойно: время, события, работа, словно осенняя река, и ничто особенно не взбудораживает ни чувства, ни мысли. Но бывают дни, которые вдруг, словно горный обвал, обрушиваются на плечи.
Потом, когда все опять стихает, внутренне ужаснешься: да как же ты выстоял, остался жив, как не раздавили тебя эти глыбы, как не закружил этот каменный вихрь, как выдержало, не лопнуло твое уставшее сердце?! Ему бывает одинаково трудно справиться с собой, выдержать такой стремительный вихрь событий и радостных, и трудных.
Так случилось с Надеждой Сергеевной в тот памятный день. Не успела она пережить то напряжение, с которым они вместе с Тозагюль ждали возвращения Курбана, как в тот же день ударил новый гром над ее головой из Петербурга приехал Август Маркович Снигур.
«Видно, правду сказала мне однажды старуха нищая в Петербурге, около Исаакиевского собора, что за мою красоту бог отнял у меня все иные радости. «Красива, бесподобна». — шепчутся за моей спиной, переглядываются. И ничего не знают. Не знают, что никому не нужна моя красота. Она не принесла мне никакой радости. Иногда я слышу слова о моей удовлетворенной гордости, о самолюбии. Да чудаки они, эти люди. Чудаки просто. Никому не нужна моя красота. Я привезла ее сюда добровольно, чтоб здесь похоронить. Да, состариться и похоронить. Мне некого упрекать и не на кого пенять».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: