Александр Удалов - Чаша терпения

Несмотря на позднее утро, на ласковое осеннее солнце, уже взошедшее над городом, в комнате от опущенной шторы на окне было тихо, полусветло. Но о том, что утро уже было позднее, а солнце ласковое и ясное, каким оно бывает в октябре только здесь, в Азии, Надя судила по светлой полоске на рубиново-красном ковре над кроватью, проникавшей из окна сквозь щель, по мягкому оранжевому, несмотря на опущенную штору, полусвету, заполнявшему всю комнату, по веселому свисту какой-то птахи за окном на тополе.

Надя послушала птаху, подумала с улыбкой: «Ах ты, певунья! Разбудила меня своим звонким голосом».

Внезапно свист ненадолго оборвался, но Надя почему-то продолжала напряженно ждать его и дождалась: свист опять раздался, но уже не так звучно и сильно, издалека: наверное, птаха перелетела на соседнее дерево.

Продолжая радостно прислушиваться к птичьему свисту и глядеть на дрожащую светлую полоску на ковре, Надя вдруг вспомнила вчерашнюю демонстрацию у Константиновского сквера, мощный звук карная и того сильного босого узбека в черном стеганом, перепоясанном красным платком халате, который без устали гудел в карнай; вспомнила Кузьму Захарыча и опять удивилась тому, как он быстро и неузнаваемо изменился, вспомнила лозунги, колыхавшиеся над головами людей, весь этот шум и гул. Она ясно понимала: он был тревожен, грозен — этот гул, но почему-то наполнил ее сердце радостью, волнением.

«Так вот почему хорошо мне сегодня, — подумала она. — Это и есть… мое вчерашнее чувство. А?.. Оно, да? А зачем? При чем тут я? Что я для этих людей? Нет. Не может быть. Не оно… Совсем, совсем не то. Это всего-навсего птаха. А мне стало хорошо. Ну и пусть. Все равно надо идти в общину получать медикаменты. Идти сегодня же. Сейчас. Немедленно».

— Ну вот и все, Федор Федорович! — сказала она управляющему. — Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне выдали медикаменты. А то я уже была в общине у госпожи Золотовой, была, как вам доложили, у вашего помощника. Они сказали, что не могут выполнить мою просьбу без вашего распоряжения.

— М-да. Стало быть, вы утопили и медикаменты, и дрожки, и еще жеребенка?

— К несчастью, да.

Управляющий встал из-за стола, заложил руки за спину, несколько раз прошелся по кабинету.

— А как же сами?.. Ах да, вас вытащил кучер, — сказал он, продолжая кружить по кабинету.

Надя то смущенно следила за ним взглядом, то открывала свой ридикюльчик, доставала маленький белый, похожий на большую пушинку, кружевной платочек, прикладывала его ко лбу и снова прятала в сумочку, громко щелкая замком.

Управляющий, наконец, сел, сцепил руки, положил их на стол.

— М-да, — сказал он, выкатив свои свинцовые глаза на собеседницу. — Стало быть, вы сестра милосердия?

— Да.

— Ваше происхождение, имя, отчество и фамилия?

— Я вам уже говорила, господин управляющий.

— Малясова?

— Да. Надежда Сергеевна.

— И не стыдно вам?

— Как? Что? Я вас не понимаю.

— Но? Так-таки не понимаете?

— Не знаю, что вы имеете в виду, позволяя себе подобную грубость в обращении… с женщиной.

— Это не грубость, госпожа Малясова. Я повторяю: не стыдно вам?

Он снова поднялся, быстрыми большими шагами обошел кабинет, остановился, взялся руками за спинку кресла.

Надежда Сергеевна снова принялась было открывать ридикюльчик, но вдруг глухо защелкнула его стиснутыми руками, встала.

— Объяснитесь, прошу вас, — сказала она.

Но управляющий молчал, глядел на нее снисходительно, чуть-чуть презрительно и сожалеюще.

— Я вот о чем, — сказал он, ударяя сразу обеими ладонями по спинке кресла. — Охота вам возиться с этими туземцами, а? Ради них мотаться по кишлакам, рисковать здоровьем? И даже жизнью? А молодость? Разве вам не жалко вашу молодость?

Он говорил, а она все пристальнее смотрела на него. Его круглые, как свинцовые шары, глаза в свободных впадинах, столь просторных и больших для глаз, что если б не тонкие веки, которые их обтягивали и держали, то они, наверно бы, выкатились оттуда, как из ореховой скорлупы; его высокий седоватый ежик на голове, длинное костистое лицо, жесткие подстриженные усы, острый большой кадык на дряблой шее, узкие плечи, длинные крупные руки — все в нем показалось ей вдруг столь отвратительным, нечеловечески уродливым, что она хотела и не могла отвести от него свой взгляд, продолжая смотреть, как на чудовище, — с интересом, страхом и омерзением.

— Вы молчите? А ведь мне вас жаль. Плюньте на этих дикарей. Переезжайте в город. Я дам вам должность здесь, в окружном управлении Общества Красного Креста. Вы так прелестны, так очаровательны… Вам ли ездить по пыльным дорогам и грязным кишлакам?!

Она не дослушала его и молча пошла по длинному кабинету к двери.

Он остолбенел. Умолк, провожая ее глазами.

Она вышла за дверь. Остановилась, открыла сумочку и опять вошла в кабинет.

— Господин управляющий, дайте распоряжение, чтобы мне выдали медикаменты, — сказала она с порога. — Я сегодня должна вернуться.

— Медикаментов не будет, — отрезал он.

— Не будет? Как?

Она мгновенно все забыла: и то, что думала о нем минуту назад, и то, что он говорил ей.

— Я на вас надеялась, господин управляющий, — сказала она тихо, невольно двигаясь опять медленными шагами к столу. — Очень надеялась. И не думаю, что вы откажете. Вы не должны… не можете отказать. Ведь вы председатель! Председатель Общества Красного Креста! Вы призваны соблюдать…

— Что? Принцип гуманности и человеколюбия?

— Да. Именно это.

— Медикаментов не будет, — повторил он более сдержанно, но твердо, сидя за столом и перелистывая бумаги.

Она с минуту молчала, потом спросила беспомощно:

— Так что же мне теперь делать? Я не могу уйти без этого. Не могу вернуться туда без медикаментов. Поймите. Там много больных, и они ждут меня.

— Бросьте к черту свой альтруизм! Свою филантропию! Противно слушать! — вдруг закричал он и выкатил опять на нее свои круглые глаза. — Лучше представьте мне письменное объяснение… по поводу вашего происшествия.

— Моего происшествия? А какое это имеет отно…

— Если не хотите пойти под суд, — сказал он резко, перебив ее на полуслове.

— Как под суд? Что вы говорите, Федор Федорович?

— Извольте называть меня… согласно занимаемому мною положению и званию.

— Простите. Я оговорилась. Но за что под суд?

— Одним словом — напишите.

Он не глядел на нее, продолжая быстро, с треском, шумно листать бумаги.

— Что написать?

— Куда вы дели целый ящик медикаментов?!

— Я же объяснила. Трагический случай.

— Меня это не волнует. Мне интересно знать: где медикаменты? Куда вы их деваете?

— Четыре раза в год я представляю вам отчет.

— Не читал. Не знаю.