Михаил Златогоров - Вышли в жизнь романтики

— Ты сумасшедшая… Куда ты убежала?

Вздрогнула, узнала его голос.

Фигура Игоря вынырнула из слоистого белого сумрака. Юля ощутила, как он ищет ее руку.

— Корреспондент завтра уезжает, хотел записать тебя на пленку, а ты…

— Зачем это все, Игорь?

— Чудачка! Весь Ленинград будет слушать, вся страна… Ну и туман! Ты не озябла? Представляешь: передача «Герои Буранного»… И моя песня…

— Но мы еще ничего не сделали.

Игорь промолчал.

— Ведь это самое святое, самое сокровенное, зачем мы сюда приехали, — пояснила Юля. — И нельзя тут ни слова лжи. Помнишь, как ты мечтал поднять флаг молодежной стройки с силуэтом Ленина! Я тогда тобой… любовалась.

— Только тогда?

Она поняла, о чем он спрашивает, уловила тайный ход его мысли.

— Ты любишь, когда тебя хвалят, — сказала она. — Но я не Руфа.

— Не говори о ней! И не думай…

— Я не думаю.

Кажется, он возвращается к ней, и она, Юля, для него, как и прежде, дороже всего: ведь вот же побежал за ней сквозь туман.

— Иногда я боюсь за тебя, — сказала Юля, чуть дрожа то ли от едкой сырости, то ли оттого, что пальцы Игоря властно, настойчиво вплетались в ее пальцы. — Пожалуйста, если тебе неудобно, мы сейчас вернемся. Только пусть другие выступят, я не буду.

Игорь молчал и лишь сильнее прижимал ее к себе.

Внезапно они остановились за стеной барака.

Так-так-так… — дробно стучал движок возле бани.

— Юлька, ты мне… веришь? — Голос у Игоря звучал хрипло.

Так-так-так… — стучал движок, и сердце девушки стучало так же часто. Юля только закрыла глаза, когда Игорь сжал ее голову ладонями и стал жадно целовать в губы.

Какими неожиданными бывают значения слов!

Сокол-соколок.

На языке строителей это не птица, не добрый молодец из народной сказки, а всего лишь деревянный щиток с короткой ручкой — один из инструментов штукатура.

Весь день не расстаешься с соколом. С ним склоняешься над ящиком с бело-серой вязкой массой раствора, его держишь то у груди, то почти у глаз, когда ребром маленькой сердцевидной лопатки-мастерка снимаешь с него порцию раствора и швыряешь на обшитую дранкой «поверхность» — на стену.

День начинается с того, что счищаешь с сокола засохшие комья вчерашнего раствора: жжж-шшш… Жжж-шшш…

Сухое шорканье сменяется мягкими шлепками: чоп-чоп… Чоп-чоп… Чоп-чоп…

Начался обрызг — первый слой штукатурки набрасывается на уложенные каменщиками блоки и кирпичи. Покончили с обрызгом, взялись за грунт. А на грунт еще ляжет накрывка.

Жирное «чоп-чоп» переходит в протяжный, скребущий звук: шууу-шу… Шууу-шу…

Обрызг, грунт, накрывка. Обрызг, грунт, накрывка. Без этого плотного тройного слоя ветры выдуют из дома все тепло, без него здание будет беззащитно перед огнем. Надо, чтобы здесь, в этом первом каменном трехэтажном доме поселка Буранного, было особенно тепло, уютно и безопасно. Здесь разместятся больница с родильным отделением и амбулатория.

Сегодня бригада Аси Егоровой работает на верхотуре, под чердаком. Девушки подтащили сюда, на «курятник», и толстый шланг растворонасоса, и все свои соколы, лопатки, терки, полутерки, и ящики с запасом алебастра. Небольшими, точно отмеренными порциями надо подмешивать алебастр в раствор. Это называется «заводка». Алебастр капризен: всыплешь его чуть побольше или чуть меньше — и раствор вдруг «отмолодится», перестанет плотно прирастать к бугристой плоскости стен. Тогда беда: норма останется невыполненной. А плотники каждый день передвигают подмостки на новый участок, десятки и сотни погонных метров ждут старательных женских рук штукатуров. Недаром говорится: «Каменщик гадит, а штукатур гладит».

Юля нервничает: Ядя ушла намного вперед.

— Аккуратней, — оборачивается Ядя. — Смотри, в сторону брызгаешь.

Отец писал недавно в письме: какую бы специальность ни избрала, лишь бы по душе. Без интереса к профессии ничего не добьешься. Но вот интерес как будто есть, а ничего что-то не получается.

Братик Славка, прочитав в ее письме об арматурном дворе, где гнут проволоку для бетонных блоков, решил, что она уже стала арматурщиком, и написал смешно: «Юлька, загни пятьсот метров проволоки и приезжай назад». Чудачок!

Кажется, так просто набрасывать раствор на стену. Ася и Майка умеют уже вытягивать карниз, знают и другие тонкости штукатурного дела. А она…

Снова, к ужасу Юли, порция раствора с ее мастерка летит не на стену, а мокрым блином шлепается на плечи Яди.

— Ох, Буратино! Когда же ты научишься?!

Кроткий Одуванчик рассердился. Ася только покачала головой, а Майка и Нелли смеются:

— Буратино, ты ей еще на лоб посади! Будет красивая, как невеста Раджа Капура!

Но Юле совсем не до шуток. Сквозь слезы, медленно закипающие в глазах, она разглядывает свои руки. Почему они такие… неумные? Почему у всех получается, а у нее нет? Лопаточка как лопаточка: черенок по руке. Сокол тоже не хуже, чем у других, — легкий, удобный.

— Ну-ка, Юля, наберите снова раствор.

Это поднялась на «курятник» мастер Тамара Георгиевна. Та самая приехавшая с Урала молодая женщина, о которой говорила Ася. Она взялась подготовить бригаду к сдаче разряда на штукатуров.

Как-то не вяжется слово «мастер» с обликом Тамары Георгиевны. Она тоненькая, походка легкая, на голове едва держится маленький зеленый беретик с кокетливо приколотой к краю серебряной пряжкой. Скорее, похожа на артистку.

Юля виновато прячет под тугой край платка выползающие буйные пряди (надоели, хоть остригись!), наклоняется с соколом над ящиком.

— Хватит, куда столько! — останавливает ее Тамара Георгиевна.

Зыбкая, тестообразная масса уже сползает с краев щитка.

— Оправьте сокол. Не торопитесь. Теперь набрасывайте.

Чоп-чоп… Чоп-чоп…

— Вы напрягаетесь. Юля, это ведь не волейбол, зачем с такой силой? Толчок у вас слишком резкий. Смотрите!

Тамара Георгиевна берет из рук Юли сокол и мастерок.

Ни одна капля раствора не падает на ее комбинезон, на обутые в ботики маленькие ножки. Сокол она держит неуловимо-изящно, свободно, чуть наклонив к стене.

— Попробуйте еще раз, — возвращает она Юле инструмент.

— У меня так не получится.

— Вы работаете всей рукой, а надо только кистью. Получится. Не падайте духом!

— Алебастр весь, — слышится голос Аси Егоровой. — Буратино, крикни мотористу!

Юля слезает с подмостей, идет к пустому проему в стене. Сюда подъемником подают снизу строительные материалы.

— Алебастр на третий этаж! — кричит Юля, ухватившись за колкие края выступающих блоков и опустив голову. Внизу, возле растворного узла, ей видна забрызганная известкой кепка моториста. Он ничего не делает: сидит и курит.