Геннадий Семенихин - Летчики

Сергей посмотрел на гостей и замахал руками.

— Да что вы! Занавески?

— Именно, Сережа, именно, — пробасил Кузьма Петрович. — Мое слово — кремень, сам знаешь.

— Да зачем же? Не согласен!

— А вашего согласия никто и не спрашивает, — решительно перебила Галина Сергеевна. — Ну чего, скажите, хорошего в том, что ваше окно — единственное незанавешенное окно во всем Энске? Приедет Нина, мне же и достанется от нее на орехи. «Нечего сказать, — подумает она, — хороша у Сережиного друга жена, присмотреть за ним не могла». Кузя, — обратилась она снова к мужу, — держи шнур покрепче, да смотри, чтобы я с подоконника не рухнула.

Галина Сергеевна оперлась о широкое плечо мужа и ловко вскочила на подоконник. Она повесила занавески, расправила их, потом отошла к двери и критически осмотрела.

— Теперь дело другое, Сергей Степанович. Минимальный уют создан.

Сергей поблагодарил. Он вскипятил чай, достал варенье и банку консервов.

— Без угощения не отпущу. Чем богат, тем и рад. Беда — у меня плохо с посудой: два стакана и одна чашка. Блюдце одно. Вам, Галина Сергеевна. Да и щипцов тоже нет, а сахар видите какой, кусковой, крупный…

— Сергей Степанович! — засмеялась Галина. — Вы так усердно охаиваете все, будто аппетит у нас отбить хотите…

— Он мне одного моего знакомого горца напомнил, — сказал Кузьма. — Приехал к нему гость, а горец поставил на стол сыр да кислое молоко и говорит: «Ой, кунак, зачем ты сегодня приехал, зачем вчера не приезжал. Вчера бочонок вина был, шашлык был».

— Ладно, ладно, — остановил Сергей, — под вино не подговаривайся. Если бы даже и было, не дал бы.. Завтра полеты. Придумай лучше, как сахар колоть.

— А мы это запросто! — Кузьма положил на ладонь три куска и без особого усилия сжал кулак. — Вот и готов, — сказал он, показывая множество мелких кусочков. — Что сахар! Я однажды на спор подкову согнул, когда в авиационном училище был. Инструктор мой только ахнул тогда. «Ну, — говорит, — Ефимков, далеко ты уйдешь с такой силищей!»

Напившись чая, Галина Сергеевна встала.

— Спасибо за гостеприимство, Сергей Степанович. Нам пора. Вовка у нас дома один-одинешенек.

Мочалов не стал задерживать гостей. Пока Галина Сергеевна причесывалась, Сергей Степанович отвел капитана в сторону и вполголоса сказал:

— Слушай, друже, неужели с тобой ругаться придется!

— Это с какой же стати? — на лице Ефимкова отразилось удивление. Он даже перестал поправлять шарф, который набросил на шею, перед тем как надеть шинель. — Кто нажаловался?

— Вчера ты сдавал инженеру зачет по новому навигационному оборудованию?

— Сдавал.

— И ни на один вопрос теоретического характера не ответил?

— Да меня формулы физические и законы спрашивают, — взорвался Кузьма Петрович, — можно думать, я профессором физики или аэродинамики собираюсь стать. Все, что касается практического применения прибора, я знаю. И мне, летчику, чтобы вести машину в воздухе, этого вполне достаточно. У нас все-таки строевой полк, а не институт экспериментальной физики.

— Слушай, Кузьма, — требовательно сказал Мочалов, — ты глубоко заблуждаешься! Мы первые получили новое навигационное оборудование. И если хочешь знать, каждый наш учебный полет одновременно и экспериментальный полет… научно-исследовательский в известной степени. Он для тебя новинка или нет? Новинка! А когда ты будешь крепче в этот прибор верить: если механически запомнишь, куда какая стрелка движется, или глубоко со всеми теоретическими обоснованиями узнаешь его устройство и принцип действия? Ясно, что во втором случае. — Мочалов положил руку на плечо товарища и закончил мягче: — Займись теорией, Кузя, пока не поздно. Боюсь, как бы и себя и меня не подвел!

Капитан гулко рассмеялся:

— Не бойся, Сережа. Кузьма Ефимков в нужную минуту никого не подводил и не подведет. Галя, идем до хаты. Спокойной ночи, Сережа, не забывай к нам дороги!

Часы командира, маленькие старые ручные часы! Вот они лежат на тумбочке у кровати, снятые вечером с руки. Под круглым стеклом, вырезанным из плексигласа, движутся две стрелки: большая и маленькая, разделяя своими ритмическими ударами на часы, минуты, секунды каждый день, каждую ночь. Простые маленькие ручные часы! Как много могли бы они рассказать о тебе, командир, если бы обладали даром речи. Рано утром, когда крепок еще твой сон, старший брат этих часов — будильник — врывается в твою жизнь хрипловатым звоном, но, отсчитав положенное количество ударов, сдает свою вахту ручным часам, как бдительный часовой передает охраняемый пост другому. И маленькие ручные часы с этой минуты сопровождают тебя везде. Они с тобой в учебном классе, когда проводишь ты с летчиками предварительную подготовку, они с тобой на аэродроме, когда, стоя у рации, ты следишь за взлетевшим истребителем и первым сделанным над землей разворотом. Они с тобой и в полете и дома, когда, воспользовавшись кратковременным отдыхом, уезжаешь ты в город, в кино или в театр. Ты поглядываешь на них и в ту пору, если, увлекшись мечтами, пишешь письмо далекой любимой женщине.

Мочалов возвратился домой в половине десятого, и его ожидала большая радость. В почтовом ящике он нашел сразу три письма от жены. На каждом конверте вверху стояло: «Авиазаказное». Судя по всему, письма были написаны в разные дни, скорее всего, в день по одному, но метель, разыгравшаяся севернее Энска, задержала у одного из горных перевалов пассажирский самолет, и почта пришла с опозданием.

Не всегда сразу выразишь свои чувства, если в разлуке получишь кряду три письма от любимой женщины. Мочалов еще никак не успел проявить свою радость, еще не налетела улыбка на его лицо, а руки, торопливо расстегнувшие ремешок шлемофона, уже сбрасывали его, потом стали шарить по меховой куртке, отыскивая застежку-«молнию», и рывком отвели ее вниз.

Мочалов установил, какое письмо написано первым, и начал с него. Читал стоя в расстегнутой, но так и не снятой куртке. Потом присел на застеленную кровать и стал думать о жене, вспоминать, как впервые с ней познакомился.

Это было уже давно, но все было свежо в памяти. У слушателей военной академии на вечере гостили студентки горного института. Студенток было не более десяти, а Сергей отнюдь не слыл хорошим танцором, поэтому он скромно отсиживался в уголке… Потом опять замелькали дни занятий. Накануне восьмого марта к Мочалову подошел секретарь курсовой партийной организации. Было это в классе самостоятельной подготовки. Сергей готовился к зачету.

— Ты не очень занят, Мочалов? — осведомился секретарь. Сергей неохотно оторвался от книги. — Видишь ли, послезавтра Международный женский день, и я тебя очень прошу, сходи, пожалуйста, в горный институт. Так сказать, с ответным визитом.