Геннадий Семенихин - Летчики

Четвертый маршрут был длинным и продолжительным. Пролегал он над тремя горными перевалами, тянулся потом над сверкающим морем, шел над югом страны и потом за Воронежем круто брал вправо к заволжскому городу, где находился центр переучивания. Начальником центра переучивания был генерал-лейтенант авиации Зернов, «старик Зернов», выдвинувший два года назад Сергея Мочалова на должность командира полка. «Снова встретимся», — подумал Сергей. Несколько дней назад он бы несказанно обрадовался, узнав о близкой возможности вылететь за получением новых самолетов, но сегодня, после проводов Земцова, стало жаль, что два таких события обрушились без передышки в один и тот же день.

Не успел он разобраться как следует в своих ощущениях, как в дверь постучали.

На пороге появился ефрейтор Елкин, маленький, конопатый, доставлявший обычно из штаба почту.

— Телеграмма, товарищ подполковник, — сказал он, протягивая склеенный бланк.

— Спасибо. Можете идти.

Сергей закрыл дверь и разорвал бумажную полоску, склеивающую листок.

«Выезжаю Москвы пятнадцатого двадцать вторым вместе партией профессора Хлебникова. Вагон шесть. Тысячи раз целую. Встречай Нина».

Сергей оторопело опустился на диван. Нет, в этот день события, словно сговорившись, следовали одно за другим, не давая отдыха и пощады, и это, третье по счету, скрывавшее в себе столько радости, было, пожалуй, одновременно и самым огорчительным. Он даже не встретится с женой. Поезд с партией геологов промчится с севера на юг по одной из центральных железнодорожных магистралей страны в то самое время, когда полк истребителей будет лететь в синеве весеннего неба противоположным курсом, с юга на север. Временами железнодорожная магистраль будет совпадать с «четвертым маршрутом». Возможно, на одном из таких отрезков группа Мочалова повстречает поезд. Гудя турбинами, промчатся истребители над железнодорожным составом. Если Нина будет в ту пору стоять у окна, она увидит, как скользнут по зеленеющим полям стрельчатые тени самолетов. Только Нина едва ли подумает, что впереди этой колонны летит Сергей. И опять разлука. Как надоели эти разлуки за немногие годы их супружеской жизни!

Позапрошлым летом сразу же после окончания института Нина приезжала в Энск. Она принесла с собой в их небольшую комнату тепло, уют и радостное спокойствие разделенной любви. Сергей и сейчас улыбается, вспоминая, с какой энергией принялась она вышвыривать из комнаты неказистую холостяцкую мебель. И фанерный поцарапанный шкаф, и этажерку, и стол, и кровать с проржавевшей железной сеткой — все по ее безоговорочному приказанию было увезено на склад гарнизонной КЭЧ [1] КЭЧ — квартирно-эксплуатационная часть. . Только занавеси, узорчатые, тюлевые, заботливо повешенные женой Кузьмы Ефимкова Галиной Сергеевной, остались на месте.

— Сразу видно, единственная вещь, к которой женская рука прикасалась, — одобрительно заключила Нина, — все остальное долой. Я не в гостиницу жить приехала, а к себе домой.

Сергей в душе одобрил неумолимость жены.

И комната вскоре стала совсем другой. Даже сейчас, хотя Нины не было здесь более семи месяцев, вещи сохраняли на себе следы ее прикосновения. Сергей регулярно стирал пыль с полированного шкафа и трельяжа, поправлял на круглом обеденном столике вышитые Ниной салфетки. Спал он на диване, а постель свою складывал в шкаф. Новая никелированная кровать так и стояла нетронутой, аккуратно застеленная розоватым покрывалом, с высоко взбитыми подушками. Только письменный стол, заваленный книгами и тетрадями, нарушал порядок в комнате. Мочалов даже улыбнулся при мысли о том, как напала бы на него Нина, если бы приехала внезапно, увидела этот завал. Но Нины не было.

Держа в руках телеграмму, подполковник смотрел на большой портрет, повешенный над кроватью. Из позолоченной рамки выглядывало смеющееся лицо. Над широким, без единой морщины лбом вились разделенные пробором мягкие волосы, чуть припухлые губы открывали ровную строчку зубов, а светлые глаза лучились смехом и недоумением, смотрели куда-то вверх, будто Нина видела там что-то особенно интересное и веселое. Легкое с вырезом платье оттеняло ее загоревшую шею. Нина казалась на этой фотографии совсем юной, простенькой девочкой. Прожила она в Энске менее года, успела со всеми подружиться, особенно с Галиной Сергеевной Ефимковой и женой Цыганкова Валерией, а потом сразу на четыре месяца уехала на изыскания. Правда, каждые две-три недели она наведывалась в Энск, с целым ворохом чертежей и карт, с наспех исписанными в экспедиции журналами. Она и дома работала много и напряженно, но умела это делать так, что Сергей, возвращаясь с полетов, никогда почти не видел на столе раскрытой готовальни или пузырьков с тушью. В чисто прибранной комнате она встречала его ласковым взглядом. Теплыми руками обнимала твердую шею, помогала раздеться, плескала на него водой из-под крана. Он отфыркивался, вытирался жестким полотенцем и, довольный, говорил:

— Умница моя. Опять у тебя все в ажуре. И чистота, и обед, и сама, небось, целый день трудилась. Ты знаешь, как меня сюда тянет, когда ты дома. Эта комната сразу становится Курской аномалией… Только как же дальше?

— Что дальше? — спрашивала Нина.

Сергей обескураженно разводил руками:

— Поживешь и опять уедешь, а я…

— Будешь ждать, — улыбалась Нина, — ты же у меня товарищ проверенный, с любой разлукой справишься.

— Мучительница! — смеялся Сергей. — Вот возьму и не отпущу никуда.

— Как не стыдно, — грозилась Нина. — Феодал! — Но, посмеявшись, становилась серьезной и говорила, пытаясь ослабить острую грусть: — Мы уже прошли через самые тяжелые испытания, Сережа, осталось немного.

— Что ты подразумеваешь под этим? — спрашивал Мочалов и нежно гладил ее мягкий, совсем детский подбородок.

— Многое, — отвечала Нина и делалась задумчивой. — Я всегда думаю, что каждый человек должен видеть перед собой главную цель в жизни. Без этого вся жизнь «наперекосяк» пойдет, как шолоховский дед Щукарь говорил. Я хочу стать научным работником. Вот кончу аспирантуру, защищу диссертацию, тогда долой разъезды. Буду все время с тобой до тех пор, пока не попадем в большой город.

— А там?

— А там буду преподавать либо работать в каком-нибудь геологическом управлении. Будет у нас восьмичасовой рабочий день, уют и никаких разлук.

Потом они говорили о будущем ребенке.

— Будет, Сережа, конечно, будет, — тихо и ласково повторяла Нина, — смуглый, упрямый, весь в тебя. Только якорь с корабельной цепью выкалывать на руке ему не позволю. Будет, только подожди, не сейчас… — и, чуть ли не умоляюще заглядывая ему в глаза, спрашивала: — Ладно? Согласен?