Михаил Толкач - Не уходя в атаку

Паровоз кидало, словно на ухабах. Палкину по-чему-то вспомнился день поездки к дочери в колхоз. Шофер вел тогда машину по разбитой дороге, газуя напропалую. И он заметил теперь, что, как и тогда, крепко сжимает зубы, чтобы не прикусить язык.

Демина с удивлением увидела, что машинист улыбается чему-то впереди. И ей захотелось глянуть вперед на то, что вызвало у машиниста веселость. Но впереди рвались снаряды. Мина попала в автомашину: задние колеса описали дугу и свалились недалеко от пути. Палкин вновь стал серьезным, нахмурил белесые брови, сощурил глаза’, всматриваясь в даль.

Мухин приплясывал на открытой скользкой площадке впереди котла. И если Палкин в будке опасался открывать рот, то здесь, на шаткой узкой железной плите, Мухин удерживался только благодаря своей прирожденной ловкости. Он уцепился за поручни, старался на ходу заметить неисправность пути. Он был зрением всей бригады. Пыль и дым застилали горизонт, слеза мутила взгляд. По лицу хлестал ветер, били песчинки — кочегар не отворачивался. Вся его воля, охотничья зоркость сошлись в остром прищуре цепких узких глаз.

Поезд летел. Теплушки с большими красными крестами на дверях раскачивались за паровозом. В кривых участках дороги они змеей вихляли, тугой пружиной выравнивались на прямых. Позади вихрилась пыль.

Почти у колес паровоза упал снаряд, метнув осколки и угарную сухую волну. Мухина прижало к поручням, ударило земляной мелочью. Он едва удержался на площадке. В середине котла, отлетев белым облачком, заструился пар. Это опаснее всего— поезд может остановиться. Прижимаясь к теплому котлу, Мухин перебрался на площадку и заколотил пробоину колышком. Ему казалось, что не будет конца этому бешеному рейсу. Глаза беспрестанно слезились, но он, пересиливая себя, смотрел вперед.

Поезд уходил от преследования, оставляя позади серый лохматый шарф дыма. Но силы были слишком неравные. И по телефонам, устно пролетела вдоль окопов весть о необычной дерзости поезда. На помощь эшелону с красными крестами, везущему больных и раненых, пришла (армия. В ответ на весть о его появлении полетели команды, превратившиеся затем в цифры расчетов. По-новому наклонились стволы пушек и минометов, заработали пулеметы, подали свои голоса гаубицы, заухала дальнобойная артиллерия. Фронт железной грудью заслонил своих боевых товарищей.

Передний край врага охватил огненный вихрь, перекинулся ураганом дальше, на батареи немцев. Казалось, что с нашей стороны готовится атака...

Никто в поезде не знал об этом. На паровозе только приметили, будто бы меньше долетают теперь к пути вражеские снаряды.

Вот впереди зачернел лес. Ближе... Ближе... Успеют— значит спаслись.

Понимали это все: и оглушенный Мухин с грязным бинтом на голове, и почерневший от копоти Павел, и сурово смотрящий вдаль Палкин, и заменившая кочегара Зоя Демина. Поняли это и немцы: их артиллерия усилила огонь. Осколки безжалостно калечили паровоз. Вода убегала из тендера, как из решета. Давление пара в котле падало, скорость заметно уменьшалась. Машинист с последней надеждой перевел рычаги до отказа: поезд рванулся, на какие-то минуты ускорил бег. Этого оказалось достаточно, чтобы эшелон вошел в глубокую выемку. Высокие земляные валы по сторонам дороги защищали состав от обстрела.

Демина облегченно вздохнула: до леса — рукой подать. Мимо эшелона замелькали молодые сосенки, густая березовая поросль. Палкин остро почувствовал, как запахло прелым, прошлогодним листом, пряным смольем и лесной свежестью.

— Теперь — порядок!

Зоя Демина свободно вздохнула, помахала уставшими руками и бросила в угольный лоток лопату.

— Пронесло.

— Скажешь «гоп», когда перескочишь.

Смирнов подхватил лопату, по-дружески подмигнул:

— Что, не по зубам угощеньице?

И, не дождавшись ответа, принялся шуровать в топке, изредка поглядывая на манометр: стрелка медленно ползла вверх.

— Живее, Трофим Федотыч! — кричал с площадки Мухин, протирая глаза. Его ударило шальным камнем по шее, и он еле ворочал головой.

В это мгновение рядом с будкой взорвался крупный снаряд, заскрежетало железо, все укрылось паром, горячим удушливым дымом. Мухин не успел увидеть остального: его сорвало с площадки и швырнуло под откос. На лету зарябило в глазах. Он уткнулся головой в кусты, безвольно раскинув руки и приминая слабые побеги березы.

Немецкие десантники ободрились: подошло подкрепление. Зачастили крупнокалиберные пулеметы. По дзотам у моста ударили пушки неприятеля.

Фотиеву хорошо было видно, как перебегали немецкие солдаты, готовясь к штурму. И он мучительно раздумывал, каким способом удержать переправу. Выстрелы с нашей стороны звучали все реже и реже. Может, какая-нибудь часть на заречной стороне спешит к мосту? Роще это видно, а ему нет, но подкрепление должно подойти. Иначе...

Акулов стрелял из амбразуры, тщательно выбирая цель. Комендант отозвал его и поделился своими опасениями.

— Знаешь, Иван Сергеевич, — Акулов говорил возбужденно, — у меня такое ощущение, что позади меня вся страна и я прикрываю ее. Мне отступать некуда...

— Пропадать здесь неразумно, — трезво осадил его Фотиев, — да и подорвать мост можно только с той стороны. Почему? Потому, что так какой-то дурак придумал: оставим тут заслон для прикрытия. Человек пять. Нет, нет, ты — со мной...

Вскоре, прячась за металлические фермы моста, они перешли на станционную сторону реки. Пригибаясь и прячась, за ними последовали бойцы. Отстреливались из последнего заслона. На той стороне редко хлопали винтовочные выстрелы.

В блиндаже сидел связист Мороз. Он сказал, что так и не дождался дрезины, но Акулов только махнул рукой, указывая на тот берег: стреляй!

Но вот умолкли за рекой последние выстрелы наших. Фотиев посуровел, снял каску, обнажил голову и Акулов. Постояли в молчании.

— Что ж, Захар Николаевич, видно, не миновать?

Комендант взял в руки электрическую машинку, дальнейшее ожидание он считал преступным. Мост необходимо взорвать. Связь с Рощей так и не удалось восстановить. Виноват Мороз, но сейчас не время разбирать.

— Предупреди, пожалуйста, людей, — приказал он начальнику станции.

Акулов разумом понимал, что взрывать мост необходимо, но сердцем не мог принять даже мысли о новом отступлении перед врагом. Разве они не храбро бились? Те, пятеро на том берегу, смельчаки из последнего заслона...

Он прошел по траншее, дал красную ракету. Его догнал бледный, заикающийся Фотиев:

— О-о-обрыв про-о-вода! — закричал он.

«Мост отдать немцам?» — возникла мысль у Акулова. Она нарастала, наполняла его дикой злобой, решимостью. Он пойдет и взорвет! Но Фотиев опередил его: