Александр Аборский - Год веселых речек

— Я поражен, Сергей Романович: для одного чабана — целая лекция. Мне, конечно, многое не в новинку, но — и мне интересно. Очень, очень!.. Спасибо!

— Да полно вам, — ворчливо остановил расчувствовавшегося Каратаева Скобелев. — Человек шел такую даль, искал нас…

Ягмур посмотрел на солнце, встал.

— Не знаю, как и благодарить тебя, мой ровесник. А наш Акмурад маленько ошибся. Ты не одному мне говорил. Я пастухам, подпаскам все слово в слово передам.

— Да куда ты? Пообедай с нами, тогда и пойдешь, — уговаривал Скобелев.

— Нет, нет, — замотал головой Ягмур. — По мне там овцы скучают. Пока еще дойдешь, а солнце-то вон уже где… — Он заткнул полы халата за кушак, нагнулся и ощупал ремешки на своих легких самодельных чувяках из сыромятной кожи. Выпрямился, кашлянул и, простясь, пошел. Мгновение — и, точно джин, пастух исчез за соседним барханом. Скобелев посмотрел озабоченно на часы, бросил окурок.

— Ну что ж, Акмурад, вам, пожалуй, незачем таскаться со мной. Идите в мою палатку и располагайтесь как дома. Приду обедать — потолкуем.

— Я ведь к вам, Сергей Романович, вот с чем… — смущаясь начал Каратаев говорить о своем деле. Хотя ему проблема Мертвой пади уже и самому стала казаться несколько мельче после того, что он услышал от Сергея Романовича, все же хотелось в чем-то утвердить себя. — У меня там, ниже машинного, выпрямляется канал, — продолжал он. — Будем подпор ставить; а рядом — естественная впадина. Это у кумыш-тепинцев, не помните, случайно? По-моему, ее можно превратить в водохранилище. Заполнять во время паводков — и чудесно было бы! Как вы полагаете?

— А никак, голубчик, не полагаю. Заочно судить не берусь. Впадину помню, да надо хотя бы на план взглянуть, а так ведь пустые слова. Я во вторник буду в городе, загляну к вам, посоветуемся. Ну, валяйте, отдыхайте! — Он потрепал по плечу Каратаева и зашагал в ту сторону, где работал отряд Лугиной.

К становищу Каратаев уже еле брел, топча свою короткую тень. Наконец, в полном изнеможении, обливаясь потом, добрался до лагеря. Шофер спал в машине. Раечка суетилась у костра, а Сахатов ломал и кидал в костер саксаул.

— Попить бы! — сказал Каратаев и жадно припал к ковшу с холодной водой, который проворно подала ему Раечка.

— Проголодались, должно быть, — посочувствовал ему Сахатов, — но она, жестокая женщина, не даст до обеда ни крошки. Так что идите в палатку, вон — рядом с лабораторией, простыни там чистые, отдыхайте. К обеду разбудим.

Когда Каратаев проснулся, выглянул из палатки, он не узнал лагеря, так было теперь людно и пестро. Сахатов с шофером доставали кожаной бадьей воду из колодца, вокруг толпились девушки с кружками и полотенцами в руках. Голые до пояса мужчины умывались, широко расставив ноги; а в тени, у входа в «генеральскую» палатку, подбоченясь стояла Раечка и сердито кричала:

— Эй, красавицы, ну-ка, ребята, я уже подала обед, Сергей Романович ждет!

Девушки бежали от колодца, как куропатки, испуганные выстрелом. Умывшись, последовал за всеми и Каратаев. Народ усаживался за длинный стол, накрытый белой скатертью. Графины с водой, простые стеклянные банки с тюльпанами, тарелки с хлебом и дымящийся жирный суп.

— Милости просим, гость, сюда, сюда! — добродушно забасил Скобелев, и все за столом разом посмотрели на Каратаева. Он сел рядом с Ольгой, напротив Сахатова.

— Нравится вам у нас в пустыне? — спросил еще начальник экспедиции.

— Пустыня? — словно бы недоумевая, отвечал Каратаев; он оглядел сидящих: — Да это настоящий Гулистан — страна роз!..

Экспедицию более чем наполовину составляли девушки, и они отдали должное любезности гостя. Раздалось несколько хлопков. Начальник же заметил, косясь на черноволосую соседку:

— Положим, не только розы: очковые змеи и кобры тоже водятся в сих местах. — Каратаев уловил в его голосе некую интимность и потом, в продолжение обеда, не раз с любопытством бросал взгляд на черноволосую. Не о ней ли упоминалось дорогой?

А в другом конце — у мужчин иной разговор. Оттуда обращались к гостю. Белобрысый топограф все пытался выведать у него разные культурные и политические новости: кажется, принял Каратаева за секретаря райкома. Сахатов не преминул коснуться своей глины, опять пел ей дифирамбы. Кто-то его восторженно поддерживал, но находились и скептики. Парой слов перекинулись и о подземных линзах: есть ли таковые на этой площади? Пока линзы едва прощупывались на одной буровой, но там станок был устаревший, в нем что-то заедало, и определенных результатов достичь не удавалось. Сахатов выразил желание посоветоваться о характере подземных линз с Таганом Мурадовым. Жаль, Сахатов не знаком с ним, но слышал о Мурадове и читал его статью в академическом вестнике.

Закончился обед скоропалительно, как показалось Каратаеву, любившему побалагурить в приятной компании. Все мигом разбежались, а он задержался, побеседовал еще с полчасика со Скобелевым и поехал домой.

Когда машина выбралась из ложбины на пригорок, Ашир оглянулся и сказал:

— В общем, ребята вкалывают. И начальник у них — настоящий генерал!

— Неплохой коллектив, — согласился Каратаев, в душе завидовавший Скобелеву. Умеют люди жить. Не сравнишь с водхозом, где вечно серая канцелярщина. Все недовольны чем-то: шуршат бумажками, мычат по телефону, бранятся. За целый день живого слова не услышишь.

Вспомнилась беседа в тени саксаулового куста, и нахлынули грустные размышления, а вместе с тем Каратаев чувствовал, что нашел что-то, давно и почти безвозвратно потерянное.

Осунувшийся и унылый, Таган сидел в комнате брата за стареньким столом с чернильными пятнами, смотрел в окно, где мелькали тени прохожих, и машинально скручивал в трубку записку.

Размашистым почерком Меред писал ему: «Только не рычи, пожалуйста: надуваю тебя, как самый последний прохвост. И не моя вина: срочно вызывают нас с Левкой в депо. Завьялова я видел вчера. Иди один и возвращайся ко мне. Умри, а дождись!»

Записка прочитана еще полтора часа назад, когда из Кумыш-Тепе Таган заехал прямо сюда и не застал брата дома. Успел встретиться с Завьяловым — и вот опять Мереда нет.

Встреча, которой Таган перед тем жил целые сутки, сильно расстроила его. Сам виноват: почему-то заранее уверил себя, что Завьялов произведет отталкивающее впечатление. Как все женихи, поглупевшие от счастья, он будет небрежно слушать и постукивать пальцем по столу. Ну конечно, хотелось увидеть ничтожество, заметить хоть черточку, недостойную Ольги, чтоб это как плетью хлестнуло по самолюбию и помогло отвернуться от нее. Короче, неудачник искал средства, пусть самого горького, лишь бы приглушить боль.

Настороженный и предельно собранный, он переступил порог кабинета с просторным столом в глубине; а за столом сидит приветливый Арсений Ильич в белом кителе. На стенах портреты в золотых рамах. Не торопясь отсчитывают время казенные стенные часы. Он говорит по телефону. Он кивает на кресло. Таган жадно рассматривает Завьялова, который вовсе не похож на жениха, поглупевшего от счастья. И по телефону — очень сдержанно, совсем без начальственных интонаций. В спокойных глазах ум и холодок, какой можно наблюдать у людей сильной воли. Все это поражает. И увеличивает боль. Теперь-то уж очевидно, что не Таган, а именно он, Завьялов, принадлежит к тем рыцарям, какие снятся девушкам. И он даже не радуется, принимает как должное…