Александр Аборский - Год веселых речек

— Таган! Но как вы нашли? — спрашивала Ольга, ведя его узким коридорчиком в свою комнату.

— А вы почему скрываетесь? Ни строчки мне.

— Ах, как здорово! Проходите, садитесь, — приглашала Ольга, не обращая внимания на его сетования.

— Вот на след напал, топаю сюда, а сам думаю: может, не забыла еще, как я носом пахал распрекрасные русские снега, — сказал он, оглядев комнату и несколько освоившись.

— Да это же просто колдовство! — Она схватила со стола широкий лист ватмана, бросила Тагану на колени. — Взгляните!

На листе рисунок карандашом: белая косая горка и сверху дерево.

— Догадайтесь! — с непонятным восторгом и почти уже сердясь приказывала Ольга.

— Сосна, — тихо сказал Таган.

— Мы же от нее отъезжали вот так — смотрите, смотрите! И через крутой перепад. И вы твердили весь день, что больше всего на свете любите сосны.

— И кувыркался как щенок… А сейчас шел и думал… Странно! — недоумевал Таган.

— Я еще на прошлой неделе, когда приезжала в город, сделала набросок, — сказала Ольга. — А вчера вечером чуть поправила. Ах, довольно о пустяках!.. — неожиданно переменила она тему и, отобрав у Тагана рисунок, швырнула его на стол. — Вы сюда надолго? Перекраивать божий мир? Кажется, так вы в Москве однажды выразились?

— Я собирался мир перекраивать? Сколько обещаний направо и налево! — подосадовал на свое легкомыслие Таган. — Нет, я пробуду здесь месяца полтора, и цели у меня шкурные; разжиться материалом. Занят буду цифрами, статистикой, а вовсе не пересозданием мира.

— Угу. Прямо как в сказке: взял и пришел! — ворковала девушка, не вникая в его слова. — Папа вам обо всем написать порывался, да я не велела. Папа думает — маленькая, мне помощь нужна. Но, видите, я и сама отлично устроилась… — Она пробежала взглядом коридорчик за открытой дверью и комнату с чистыми стенами иокном всад. Ближе к двери стояла железная кровать, у окна стол, два стула — и все.

— Давно вы здесь, Оля, и где именно?

Их экспедиция сейчас в пустыне, по ту сторону канала. На изысканиях. Каракумская целина. Земной простор и небо как на полотнах Верещагина. Старики, понятно, ворчали, собирая ее сюда, но разве это плохо: самостоятельная работа. Захотелось побывать в Средней Азии, не век же торчать в Москве. Мир велик, надо побольше увидеть своими глазами. А в Москве заплесневеешь от дождей, заключила Ольга. В город она приехала всего на два дня, завтра ранехонько опять в пески.

— Изыскания под новые совхозы? Чья экспедиция?

— Скобелева.

— Внушительно.

— Еще бы. Сергей Романович мировой старик. Мы хоть и ссоримся с ним, зато у него есть чему поучиться. Вы к нам не завернете, к Сергею Романовичу?

— Туда — вряд ли, но его и вашего гидрогеолога Сахатова я непременно повидаю, тоже в корыстных целях… У меня еще служебное небольшое задание…

— По джару? Я слышала. Видите, я уже в курсе ваших дел. Меня даже просили помочь со съемкой. Жаль, в экспедиции такая нагрузка! Ни за что генерал не пустит. Это мы Сергея Романовича так зовем, — пояснила Ольга. — Но скоро сдадим большой квадрат, тогда…

— Непременно! — подхватил Таган. — Во-первых, джар вблизи села Кумыш-Тепе, это моя родина, у меня мать там и дедушка. Я гостил у вас в Москве, и вы погостите у нас; а во-вторых, помогите со съемкой. Водохранилище-то мы — побоку!

— Как? — удивилась Ольга. — Каратаев с Иванютой грезят о запасах воды…

— Да, да. Исправлять ошибки природы — разумеется… Но исправлять расчетливо, без опрометчивости.

— Каратаев уже, верно, жалуется на ваше равнодушие. — Таган поразился проницательности собеседницы, а Ольга продолжала: — Человек он интересный, археологией увлекается. Этакий главный хранитель местных курганов.

— Лорд-хранитель барханов, — не удержался Таган.

— Ну вас! Грех смеяться над старшими.

— Каюсь. Тем более что он учитель мой, и я обязан ему многим.

— Он обещал свозить меня в Байрам-Али, показать редкостный мавзолей, кажется Санджара, но мне все недосуг. А в Байрам-Али ведь мама лечилась?

— Да. Оля, может, вам и сейчас недосуг, а я отнимаю у вас время?

— Что вы! Я так рада, сегодня такой день — у меня столько неожиданностей! Перед вашим приходом получила письмо от Сени Завьялова, он, помнится, тогда же приезжал, когда вы гостили у нас. Был застенчивый парнишка, а сейчас — Арсений Ильич, фу-ты, ну-ты — крупный железнодорожник. Он будет здесь. Ой, я совсем растерялась. У меня ведь переговоры с Москвой заказаны. И чаю я вам даже не предложила…

Выяснилось, что ей надо торопиться, чтоб не опоздать на переговоры. Уже на улице Ольга сказала:

— Вы извините, Таган, и если вечером свободны…

— Вечером буду в Кумыш-Тепе.

— А когда еще попадете в город, загляните, ладно? Я сюда часто наведываюсь.

— Лучше вы — к нам.

— Да вот схлынет там, и приеду.

Он проводил ее до почты, из автомата позвонил в тепловозное депо. Ну конечно: Меред Мурадов в отъезде. С Мередом вечно так. Но этот никуда не денется, решил Таган и, накупив сластей для сельской детворы, с попуткой машиной отправился в Кумыш-Тепе.

Джемал-эдже в просторном домотканом платье стояла у курятника, когда перед ней появился сын. Она вскрикнула, уронила сито с ячменем, куры закудахтали, захлопали крыльями.

— Таган-джан, ягненок мой! — лепетала мать, положив на плечи сыну руки и припав к его груди. Таган поддерживал мать и осторожно отстранял ее голову. Спросил, где дедушка. Должно быть, на огороде, отвечала мать сквозь слезы.

Ребятишки обступили гостя тесным кругом, подхватили его чемодан, оранжевую папку и потащили через веранду в дом.

Около темного покосившегося сарая прыгала над землей косматая папаха и взлетала грязь, выбрасываемая лопатой; Сувхан чистил хауз — обширную яму, в которую стекала зимняя и весенняя вода. Она питала огород, самотеком разливалась по грядкам, лежавшим ниже хауза. Над ними возвышался холм. Снега нынче за зиму выпало мало, дожди шли редко, и хауз пересох. Сувхан гадал по приметам, скоро ли пройдут дожди, и на всякий случай углублял яму. Сейчас он услышал шаги, вылез из ямы, встал во весь рост.

— Сын мой!.. — зычным басом загремел старик и смолк. Потом обеими руками тряс руку Тагана.

— Вековые запасы? — кивнул внук на хауз.

— Куда же денешься, еще твой прадед вырыл.

Шли по огороду, залитому солнцем, и ласковые туркменские приветствия сыпались из уст старика, как спелые плоды с ветвей.

— Чаю нам! — крикнул он, дойдя до порога, затем провел внука в комнату с кошмами и стопкой пестрых одеял на полу. Сняли обувь и стали мыть руки, поливая из медного узкогорлого кувшина.

— Давно не сидели на одной кошме, редко навещаешь. А ведь глаза родителей всегда на дороге, по которой должны прийти дети. Ты с работой или так, повидаться? — спросил дед.