Вадим Павчинский - Орлиное гнездо

Ради предстоящего парада интенданты вскрыли вещевые цейхгаузы, извлекли из их цинковых недр запасы обмундирования, сшитого, очевидно, еще во времена туркестанской войны. Ратники облачились в долгополые гимнастерки, просторные шаровары, в фуражки с высоким околышем, с подшитыми на затылке и спускающимися на плечи платками, предохраняющими от солнца. Казалось, что чудом ожила какая-то картина Верещагина: до того солдаты на поспеловском плацу напоминали своим видом собратьев по оружию в те давние времена.

Воевода был в умилении и в восторге от инициативы своих интендантов. Он любил все «истинно русское» и много разглагольствовал о возрождении в земской рати русского духа. «Чтоб Русью пахло!» — заклинал воевода.

Над разогретыми солнцем рядами и в самом деле витал дух, исходивший от проплесневелых гимнастерок и шаровар. Истлевшее обмундирование расползалось по всем швам, и солдатам было приказано не делать слишком резких движений до начала парада.

Жители Русского острова и в их числе Петр Степкин наблюдали это неповторимое в своем роде зрелище…

И вот Степкин с затаенной улыбкой смотрел на остатки белогвардейского войска, разгромленного под Спасском и стремительно отброшенного частью на исходные позиции — во Владивосток и на Русский остров. Некоторые бежали сухопутьем в Китай и Корею. Другие совершали сейчас такое же бегство морским путем. В ожидании пароходов солдаты расположились на пристани огромным ералашным табором.

Пройдя по пристани, Степкин свернул налево, в сторону небольшого деревянного домика, стоявшего невдалеке на берегу. Это была поспеловская чайная, которую содержал для пароходных пассажиров грек Кандараки. Чайная служила местом ожидания рейсовых пароходов: другого крытого помещения на пристани не было.

Торговал грек великолепной простоквашей, которую приготовлял из молока, скупаемого у островных хозяек. Простокваша всегда была с погребным холодком, припудренная толченой корицей и сахаром. Подавалась она в толстостенных белых фаянсовых кружках. Здесь же можно было купить американские сигареты и душистый трубочный табак, приготовленный особым способом, на меду. Кандараки сам был заядлым курильщиком.

Степкин открыл дверь и очутился в небольшой комнате, уставленной некрашеными длинными столами на козлах, какие бывают в солдатских столовых. За стойкой сидел в накинутой на плечи дамской плюшевой шубе с кенгуровым потертым воротником Кандараки. Он резал кухонным ножом коричневый пахучий самосад-маньчжурку.

Скамьи, столы и даже грязный заплеванный пол были заняты спящими офицерами. При появлении Степкина один из них обернулся на стук двери, поглядел на Петра диковатыми спросонок глазами. Это был Рядовский.

— А, марсофлот пришел! Ну, как там, каналья, дела? Когда будет для нас пароход? Какую посудину пришлют, не знаешь?

— Так что капитан с «Чифу» сейчас повез раненых. Сказали, что будет пассажирский пароход «Аркадия».

Рядовский при этом сел, еще страшнее выпучил глаза и рассмеялся:

— Кандараки, ты слыхал? Придет «Аркадия». Ирония судьбы! Степкин, ты знаешь, что такое «Аркадия»? Это — блаженная сказочная страна… Интересно, куда она нас повезет: в Корею, в Китай, на Филиппины или к дьяволу в пасть? Не знаешь? Никто не знает… Кошмар души…

«Хорошо бы — дьяволу в пасть», — подумал Степкин. Оставив дверь приоткрытой, он сел на свободный уголок скамейки. Тяжело привалив к стене огромную в русых курчавых космах голову, он полуприкрыл глаза.

— Не проспи пароход, каналья! — крикнул ему Рядовский и подошел к стойке. — Хозяин, принеси простокваши. Сердце горит, понимаешь?

Кандараки невозмутимо продолжал резать самосад.

— Какой простокваша? Заведение закрыто. Кончилась простокваша. Все кончилось.

— И табачок тоже? — съязвил Рядовский. — На маньчжурку-саморубку перешли? Кончился американский трубочный?.. Принеси что-нибудь, Кандараки. Ну хотя бы воды, черт бы тебя побрал!..

Кандараки, кряхтя, поплелся на кухню. Рядовский скрутил из нарезанной греком махорки толстую цигарку. Вернулся хозяин с кувшином коричневой бурды.

— Пей. Ячменный кофе «Балта». Почти как настоящий мокко.

— Кошмар души! — воскликнул Рядовский, брезгливо глотая горькую жижу, в которой плавала какая-то шелуха…

— Все кончилось, — подытожил Кандараки. — Разве такой кофе я пил дома, в Одессе?..

— Был я в твоей Одессе, — махнул рукой Рядовский. — Ехал оттуда на паршивом пароходишке «Иерусалим». Кошмар души! Сколько морей прошел, океанов, чтобы добраться, как Улисс, на родную Итаку — на этот богом проклятый Русский остров. Настоящая Одиссея, ей-богу! И вот опять предстоит путешествие неизвестно куда…

К утру дождь перестал. На ветках уссурийского клена, росшего под окном чайной, не опадая висели капли, словно стеклянные бусы. Море тоже остекленело и было неподвижно.

Со стороны Подножья показался дымок. На пристани зашевелились, загалдели: «Идет! Идет!»

Степкин выскочил из чайной, вглядывался в занавешенную тончайшей кисейчатой дымкой даль. Присмотрелся. Шел американский паровой катерок с крейсера «Сакраменто». Под хищным носом катерка росли пышные белые усы.

Через несколько минут катерок — нарядный, покрашенный белой краской, с латунной, до солнечного блеска надраенной трубой — ошвартовался у пристани, Петр закрепил трос за тумбу и принял трап. С катера сошли американцы — человек десять. Все они были в офицерской пехотной форме: узенькие френчики с куцыми рукавами, штаны, заправленные в голенища высоких — до колен — башмаков на шнурках, широкополые коричневые ковбойские шляпы.

Американцы громко разговаривали, бесцеремонно разглядывали оборванное человеческое стадо, сгрудившееся вокруг потухающих костров. Защелкали фотоаппараты.

Потом американцы зашли в чайную. Офицеры, лежавшие на скамейках и на полу, безразлично смотрели в сторону заокеанских «союзников».

Кандараки угрюмо молчал. После только что услышанного из уст Рядовского хвастливого рассказа о том, как все эти офицеры и часть солдат, что жмутся сейчас возле костров на берегу, вместе с американцами расстреливали на Подножье и на канонерке «Манчжур» несколько дней подряд пленных партизан, политработников, захваченных в облавах коммунистов и комсомольцев, Кандараки била нервная лихорадка. И чтобы утишить озноб, он продолжал резать маньчжурку. Нет, он раздумал. Он никуда не поедет с ними, будь что будет! Придут красные, спросят его, что он делал? Ничего плохого не делал. Но почему ты не работал, как такой труженик Степкин? — спросят. Любил легкий заработок? Ну что ж. Любил, врать не стану. Надо с кем-то посоветоваться. Может, со Степкиным: он знает Кандараки давно. Пусть научит, что делать…