Вадим Павчинский - Орлиное гнездо

В глубине души Хосита чувствовал, что бой за Охотское море наиболее реакционные японские рыбопромышленники скорее всего проиграют. И еще неизвестно, как сложатся обстоятельства в будущем. И каковы будут отношения правительства Японии с Советами. В конце концов, если понадобится, он заново восстановит написанное…

Дерябин тревожно смотрел на дотлевающие листки, и ему передалось паническое настроение Хоситы. Им всем было страшно: возмездие пугало. Именно в эти мгновения Дерябин окончательно решил: бежать несмотря ни на что! Гораздо спокойнее вредить ненавистным большевикам из-за кордона, отсиживаясь, подобно Рядовскому, в Харбине, а здесь — благодарим покорно!

Наблюдая за сборами Дерябина, Шао говорил:

— Моя шибко боиса. Наверное, скоро милиция моя квартира ходи. Его мало-мало узнал про червонца. Моя тюрьма не хочу сидеть. Харбин пойду. Тебе раньше говорил, что тоже хочет ходи Харбин. Могу проводить. Идем вместе.

«Да, надо бежать, — сказал себе Дерябин. — Нельзя терять ни одной минуты».

— Моя шибко боиса, — продолжал Шао. — Это ударника Чена милиция ходи. Он шибко кричи: «Шао спекулянта есть…»

Шао предложил добраться ночью на шаланде по Амурскому заливу до Тавричанки, оттуда идти на Раздольное, там сесть в поезд до Никольска-Уссурийска. А затем уже пробираться в сторону границы. Путь был сложный, но Шао считал, что надо сначала запутать следы. Он полагал, что уголовный розыск следит за ним.

Дерябин торопливо одевался, распихивал по карманам документы, деньги. Потихоньку, чтобы не обратить на себя внимание жены, вышел в столовую, достал из буфета несколько пампушек, кусок холодного мяса. Хотел завернуть еду в газету, но не оказалось под рукой. Тут он увидел на столе туесок с нитками. Вытряхнув их, сложил в туесок еду.

Осторожно, крадучись как воры, Дерябин и Шао вышли из дома.

Их сразу обдало дождем и ветром. Звериная тоска и озлобление возникли в душе Дерябина. Хотелось завыть в голос, по-волчьи. В последний раз он оглянулся на оставшийся позади дом, яркие огни которого проложили световые дорожки в дождевой мгле.

Дерябин еще не успел далеко отойти от крыльца, как на пороге появился Юрий.

Давно не был он в родном доме. И может быть, никогда больше не заглянул бы сюда. Но растущее с каждым часом подозрение требовало ответа. «Скажу, что все знаю… Пожар на „Тайге“ устроил Гришка. Я видел его на этом пароходе, когда размечал там листы для фальшборта. Гришке не было нужды ходить на „Тайгу“. Теперь ясно, на какое дело звал он меня… Неужели отец мог решиться на такое? Тогда я не сын ему… Узнаю правду — уйду совсем. Только бы узнать…»

Юрий волновался. Сейчас он не был похож на того развязного, нагловатого парня, от одного вида которого в душе Дерябиной воцарялась гнетущая тоска, а отец не знал, куда деть себя от гнева и раздражения.

— Юрочка, ты? — с обычным театральным наигрышем воскликнула мать.

— Где отец? — нетерпеливо, не поздоровавшись, спросил Юрий.

— Дома. Только что был здесь…

И она направилась к кабинету мужа. Юрий вошел следом.

Тревожное предчувствие кольнуло сердце Юрия, когда он увидел раскрытые ящики письменного стола, развороченные, разворошенные бумаги в них.

— Павлик! — позвала срывающимся голосом Дерябина и, побледнев, опустилась на стул. — Неужели арестовали? Ведь это похоже на обыск, — она кивнула головой в сторону распотрошенного стола.

Потом она с трудом поднялась, пошла к соседям. Они сказали, что видели Дерябина, выходившего из дому вместе с Шао. «Убежал… Удрал, бросил одну. Негодяй!..»

Юрий понял все, увидев заплаканное лицо матери.

В дверь постучались. В комнату вошел Шмякин. Он не видел Юрия, сидевшего в дальнем углу отцовского кабинета.

— Я к Павлу Васильевичу.

— Сбежал твой Павел Васильевич, — не без злорадства выкрикнул Юрий. — Ищи его в Харбине.

И он подошел к Гришке.

— Зачем пришел? Олифу принес? Или что-нибудь другое?

Гришка испуганно смотрел на бледное, злое лицо Юрия и всем сердцем ощущал приближение беды.

— Катись отсюда, паразит! — замахнулся на Гришку Юрий.

— Давай не будем шуметь, — нагло глядя Юрию в глаза, сказал Шмякин. И с силой хлопнул дверью.

Юрий решительно зашагал по коридору. Остановившись у двери калитаевской квартиры, громко и требовательно постучал.

— Меня сегодня оскорбили, — срывающимся на крик голосом сказал он Егору. — Говорят, что буржуйский сынок поджег «Тайгу». Сначала разберитесь, а уж тогда…

Голос его осекся. На глаза набежали неожиданные едкие слезы.

— Да, я буржуйский сынок, — открыто смотрел в глаза Егору Юрий. — Но я не хочу больше ходить с этим клеймом. Поэтому и пришел на завод. А мне не верят.

— Разнюнился, как кисейная барышня, — рассердился Егор. — Кто тебе не верит? Я, например, верю. А если чего-то говорят люди, то на чужой роток не навесишь замок, брат.

Юрий опустил глаза.

— Спасибо, — сказал он и отвернулся. Он хотел уйти, но почему-то никак не мог сделать первого шага.

Егор положил руку на плечо Юрия.

— Давай, брат, иди. Пойдешь с нами — не прогоним.

Обласканный грубоватыми словами Егора, Юрий зашагал к выходу.

Дерябин и Шао шли к Семеновскому Ковшу. Внизу, в черной непроглядности, едва угадывались тесно сгрудившиеся шаланды. Пахло гниющей рыбой, морскими водорослями, прокисшим деревом. Красноватые тусклые огоньки фонарей неспокойно мигали сквозь дождь печальным, умирающим светом.

У Дерябина кружилась голова от резких, неприятных запахов рыболовных шаланд. Когда-то на такой джонке приехал сюда купец Семенов, давший возможность применить свои приобретательские таланты отцу Павла Васильевича — Василию Дерябину.

— Моя списка есть — китайска ударника, член профсоюза, — хвастался Шао, взбираясь по осклизлым сходням на шаланду. — Его возвращайся Китай — там Чан Кай-ши всем голова руби.

«Ты бы свою голову поберег», — подумал про себя Дерябин, но возражать Шао не стал: боялся испортить с ним отношения. Теперь собственная судьба Дерябина зависела от предприимчивости и находчивости Шао.

Шаланда выгребла из ковша в штормовой залив, подняла невидимые в ночи темные паруса и, круто завалившись на бок, пришлепывая тупым плоскодонным носом о встречную волну, устремилась в непроглядь и неизвестность.

Одним курсом с шаландой, по берегу Амурского залива, едва различимый за дождевой завесой, летел на всех парах громыхающий поезд. Он увозил в Бакарасевку Федоса Лободу.

В ту же непогодную, залитую дождем ночь, когда отправились из Владивостока по разным путям-дорогам Федос и Дерябин с Шао, вышла в поход из погрузившейся в глубокий сон маньчжурской глинобитной деревушки вооруженная белогвардейско-кулацкая банда полковника Рядовского. Вскоре она перешла границу.