Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

Жила она на самом краю деревни, недалеко от коровника. Когда пришли к ней, сели за стол, она призналась:

— Видишь ли, я сама напросилась, чтоб меня с тобой познакомили.

Он пристально посмотрел на нее. Она продолжила, не глядя на Степана:

— Вижу, нелюдимом живешь, пожалела… У окна, вот здесь, стояла и смотрела, как ты работаешь, а когда мимо проходил, все думала: вот сейчас свернет ко мне, попросит воды, — а ты не заходил, ты даже в окно не смотрел. — И вдруг как-то спокойно и просто добавила: — У меня останешься? Тогда пойду постель расправлять…

Больше недели не заглядывал к ним председатель. В деревне его не встречали, а от людей слышали разное. Одни говорили, что уехал как будто в район на совещание. Другие возражали: какое, мол, еще совещание в сенокос? На стане пропадает. А если по правде сказать — зачем им председатель? Пока его рано беспокоить, а догляд не нужен, потому что Степан не любит, чтоб работу его лишний раз проверяли. Работал он всегда на совесть, и Митькин, зная это, частенько посмеивался:

— Мы так и без работы останемся. Нечего будет ремонтировать…

Заглянул к ним председатель через две недели, отозвал Степана в сторону, сказал:

— Вечером загляни ко мне. Ждать буду. Договорились? — И, не дожидаясь ответа, ушел.

— Чего он тут? — придвинулся к Степану Костя. — О деньгах болтал?

— Домой к нему велел прийти…

— Ну, — присвистнул Костя. — Никак уговаривать начнет: то да се, мало денег… Знаем мы их… Ты смотри, не сдавайся… А почему не обоих?

— Я почем знаю.

— Мне бы надо.

— Хошь — иди. — И отошел к стене. Но работа не шла. Все мысли одолевали Степана. О чем это он с ним толковать будет? Уж не разыскал ли их Федяшин?

Взглянул на Костю. Тот постучал молотком, а потом заглянул в проем двери:

— Кончай! Хватит на сегодня! Вон моя разлюбезная идет.

— Это можно, — согласился Степан.

Митькин не сразу ушел, как делал обычно, а постоял рядом со Степаном, не выдержав, спросил:

— Не идешь, что ли?

— Да надо идти.

— Ну, смотри… А то… А-а… — Махнул рукой и заторопился к выходу.

Следом за ним пошел и Степан. У ворот Мотиного дома приостановился. Знал: хлопочет она сейчас у печи в огороде, его дожидается. Не махнуть ли на слова председателя? Степан нерешительно, будто кто подталкивал сзади, пошел вдоль забора дальше.

У крыльца Степана встретил сам председатель. Наверно, уже поджидал. Еще в сенцах закричал:

— Эй, ребятки, открыть ставни!.. Михайловна, собери-ка на стол!

Мимо Степана, задевая его ручонками, пробежали дети. Жена председателя, улыбаясь, подала ему руку, показала на стол:

— Присаживайтесь. Я сейчас.

Дети открыли ставни, в комнате стало светло, уютно. Степан облегченно вздохнул, но тревога все еще не покидала его. Когда председатель подсел к нему, он почувствовал, что как будто прирастает к стулу.

— Значит, Степан, так. У меня тут дело до тебя есть. Нужно, понимаешь, тумбочку лаком покрыть. Смастерить ее я смастерил, а вот лаком покрыть не научился… Ты чего так смотришь? Не ожидал?

— Не ожидал.

— Я тоже, — улыбнулся председатель и поторопил жену: — Михайловна, ну что же ты?

Степан украдкой последил за женой председателя, и она вдруг напомнила ему Глашу — такая же проворная, ловкая. Он вспомнил Глашины слова: «Ох, трудно, целых три месяца! Может, пораньше? Может, наведаешься?»

В дверях появилась девочка лет четырех. Увидев незнакомого дядю, она, косясь на него, подбежала к матери, сунулась в колени.

— Последыш, — сказала Михайловна, дала девочке ватрушку, та не оглядываясь убежала.

Степан проводил ее взглядом, неожиданно для себя признался:

— У меня тоже девочка. Только чуток помоложе.

— Вы разве женаты? — удивилась Михайловна и уже тише, будто растерявшись, добавила: — А я думала, что нет.

И Степан понял: о нем и о Моте знает уже вся деревня, — и ему хотелось встать и уйти, но тут вмешался в разговор Иван Кириллович, пригласил Степана к столу.

— Обо всем потом, а сейчас пора уж перекусить.

Они выпили, и как-то само собой, Степан и не заметил как, завязалась беседа о том, где научился плотничьему и столярному делу Степан.

— У меня еще дед по деревням ходил. Церкви ставил. Мастер был настоящий, не то что мы сейчас.

— Ну уж не говорите, — возразил Иван Кириллович. — Я вас сразу отметил про себя: молодцы. Потому и денег не пожалел. Сам знаю, что такое хороший мастер в деревне. Без него в колхозе не жизнь.

— Это правильно, трудновато без нас, — гордо признался Степан.

Ему уже нравился председатель: впервые встретил такого, который так задушевно с ним разговорился. И он рассказал об отце, который был тоже отличным мастером, и о себе, и о том, как работал в строительной конторе, всегда портрет его висел на Доске почета, и как все это приключилось с ним, и как он не может обиды простить, и, видя, как кивал молча председатель, не выдержал, спросил:

— Тут до меня слушок дошел — пришлось вам тоже обиду стерпеть.

— Пришлось немного… Да это дело прошлое. — И, наклонившись к Степану, улыбнулся. — А мне за вас в райкоме попало… Тоже бы надо обидеться, а я вот с тобой сижу, разговариваю.

Степан насторожился, старался не смотреть в глаза Ивана Кирилловича, чтоб не сбиться с мыслей.

— Насолил мне ваш брат предостаточно, — продолжал Иван Кириллович, — вот вы где у меня сидите, — он хлопнул себя по шее. — А я вот взял вас, и, кажется, не промахнулся. Уж шибко вы мастеровые. А такие нам позарез нужны… Может, Степан, так договоримся: останешься у нас? Я тебе дом поставлю.

— У меня свой есть.

— Тем лучше… Заживете не хуже других. Разве лучше мотаться из края в край? Вам сейчас все труднее приходится, сам знаешь это, а придет время — вас не будет и в помине, только слава худая останется. Ты не подумай, что испугался я там чего, раньше поговорить собирался, да все время не находил… Жаль мне вас отпускать.

— Может, ошибаетесь?

— Навряд. У меня на этот счет глаз наметанный. За твоего напарника не ручаюсь, а ты не такой… Ты вроде сына приблудного.

— Вот даже как! — усмехнулся Степан.

— Оседать тебе пора, Степан! Вот и подумай.

— Я к воле привык, — пришли к Степану спасительные слова.

— Какая уж там воля! От жены сбежал, от ребенка. Вроде странника, перекати-поле.

— Темнеет уже, — напомнил Степан.

— Да бог с ней, с тумбочкой… Ты подумай лучше, а как подумаешь, скажи.

— До свидания, председатель, — сказал на прощанье Степан и не оглядываясь вышел на улицу.

Он шел медленно, смотрел в освещенные окна, прислушивался к голосам затихающей постепенно улицы, и вдруг ему стало грустно, захотелось увидеть Глашу, Танюшку.

«Верно, странник я, перекати-поле, — согласился Степан. — Домой надо возвращаться, к семье… Счастья искал, а какого — и сам не знал. А может, оно в каждом доме, где свет горит».