Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

У ворот колхозного рынка спиной к нему стояла Киселева и, вероятнее всего, торговала леденцами. «Может, мне не тревожить ее сегодня?» — подумал Малыхин и тут же прибавил шаг, но метров за сорок пять остановился.

Он должен подойти к ней незаметно. Сейчас она не видит его, но ей могут шепнуть покупатели, и тогда Киселева ускользнет, затеряется в толпе. Не зря ее называют удачливой, сколько раз она обводила Малыхина вокруг пальца, или, как здесь привыкли говорить, оставляла на бобах.

В заборе есть дверца, но дойти до нее незамеченным очень трудно, и все-таки Малыхин, помедлив немного, решается. Не упуская из внимания Киселеву, он быстро идет по тропинке. Торговка ни разу не шевельнулась. Малыхин рванулся к дверце, толкнул ее и, уже не останавливаясь, побежал к воротам.

Он появился перед Киселевой в тот момент, когда она спокойно зазывала следующего покупателя:

— Покупайте леденцы — будете молодцы! Петушки и рыбки — для детей улыбки!

Увидев Малыхина, машинально повторила:

— Для детей улыбки, — и опустила руку с леденцами.

— Не ожидала? — усмехнулся Малыхин.

— Ох и напугал же ты меня! — притворно вздохнула торговка.

— Тебя напугаешь… Давно стоишь?

— Только пришла. Любого спроси — соврать не дадут, — быстро заговорила Киселева, поглядывая по сторонам.

— Сумку давай! — строго сказал Малыхин. — Ну!

Она прижала сумку к груди, отступила назад.

— Пожалей, — попросила она. — Ничего не продала.

Толпа любопытных росла, обступала их со всех сторон, теснила к забору. Кто-то весело крикнул:

— Детектив напал на след!

И еще кто-то хихикнул под самым ухом:

— В другом месте не найдешь, а тут — пожалте!

Некогда оглядываться, да и разговаривать бесполезно, и Малыхин торопит Киселеву:

— Я жду!

Но та продолжает упорствовать. Она не оправдывается, она просто тянет время и выбирает момент, чтоб ускользнуть от милиционера. Но сейчас сделать это невозможно — она прижата к забору и по лицу Малыхина понимает, что из ее затеи ничего путного не выйдет, и она сама протягивает сумку с леденцами.

— На, подавись! — говорит она злобно.

— Ну, ну, полегче, — небрежно ворчит Малыхин и подталкивает Киселеву к выходу. Теперь можно сказать несколько слов и в адрес толпы, но ему никто не возражает. Люди быстро и молча расходятся, и Малыхин говорит Киселевой:

— Разбежались твои защитнички. Как ветром сдуло.

Они вышли из ворот рынка как старые знакомые. И когда одна пожилая женщина, проходя мимо, воскликнула:

— Куда ты, Василиса Егоровна! — то Киселева, вскинув голову, ответила весело, даже с какой-то хитрецой:

— Вот, в гости пригласил. Не хочешь с нами?

Перешли дорогу и свернули за угол длинного деревянного дома. В переулке остановились.

— Ладно, иди, да не попадайся. — Малыхин махнул в сторону улицы. — Ну, иди!

— А сумку?

— За ней придешь в отделение.

— Да пропади она пропадом!.. — И пошла не оглядываясь.

— Подожди.

— Чего?

Малыхин открыл планшетку, набил ее леденцами — «петушками» и «рыбками», но все не вошли, тогда он высыпал остальные в пыльный бурьян и кинул пустую сумку Киселевой.

— Чтоб больше не видел!

Теперь он сам повернулся и пошел прочь. Он не был уверен в том, что Киселева не появится на рынке или где-нибудь в другом месте. Если не завтра, так послезавтра наверняка она снова наполнит сумку леденцами, и тут ничего не поделаешь.

«Кажется, полчаса прошло, а может, и больше», — подумал Малыхин и заторопился в милицию.

Но в пути ему еще раз пришлось задержаться.

У детского сада, напротив железнодорожного переезда, остановка машин была запрещена. И машину, которая стояла там, Малыхин приметил сразу же, как только стал пересекать всегда тихую сонную улицу. Он заторопился, но шофера в кабине не оказалось. Не было его и поблизости, и спросить не у кого. Малыхин присел на ступеньку кабины с теневой стороны, ковырял носком ботинка невысокий репейник. Время тянулось медленно, и Малыхин, по долгу службы привыкший к долгим ожиданиям, начал нервничать, и когда наконец к нему подошел шофер, он не накинулся на него с бранью, а поднялся, вежливо козырнул и сухо, деловито заметил:

— Как же так, а?.. Знака не приметили, а он тут давно висит.

— Да я приезжий…

— А правила и приезжему полагается знать. А ну-ка, ваши права.

Шофер подозрительно долго рылся в грудном кармане, потом шумно вздохнул и сунул в руку участковому документы, аккуратно перевязанные тесемкой.

— Ну, паспорт мне не нужен. И эти справки тоже можете взять… А, да вы не впервой нарушаете! Нехорошо. Записать придется.

Шофер нахмурился и, ворча что-то про себя, полез в кабину. Но Малыхина он уже не интересовал, и когда машина проехала, он лениво посмотрел ей вслед и подумал о том, что застать секретаршу Надю он сможет сейчас только в столовой.

Но Нади в столовой не было, не увидел он ее и в приемной и уже в коридоре узнал, что Надя сегодня не придет по какой-то весьма уважительной причине. Нельзя сказать, чтоб Малыхин расстроился. Просто в этой девушке он обычно находил терпеливого слушателя, и потом он замечал, что при ней он всегда ловко заводит разговор на любую тему. При других же не мог, начинал стесняться и казался сам себе угловатым и неказистым.

Войдя в комнату, где стояло несколько плотно сдвинутых друг к другу столов, он высыпал леденцы, кликнул товарищей:

— Налетай!

— Ого, погоня увенчалась успехом! Победитель награжден! — воскликнул Сергеев и тут же попросил: — Расскажи нам о своем подвиге, о славный Пинкертон!

«Если б здесь была Надя», — подумал Малыхин, но Нади не было, а рассказывать пришлось. Его рассказ о том, как он ловил Киселеву, ни у кого не вызвал улыбки, и Сергеев сказал, хлопая Малыхина по плечу:

— Ты сегодня вроде мухи весенней…

До четырех часов Малыхин просидел за столом, наводил справки, кропотливо рылся в старых бумагах, выискивая там один важный документ, который потребовался начальнику милиции. Вернувшись от него, поиграл в шахматы, а когда его пригласил с собой Сергеев, охотно согласился.

Они были ровесниками, обоим исполнилось двадцать шесть, оба работали в милиции недавно, пришли сюда из одной школы, но зато характеры у них были столь различны, что остальные, замечая их постоянно вместе, только пожимали плечами.

Сергеев был парень общительный, никогда не унывал, и его ничто не могло выбить из того веселого настроя, в котором он чувствовал себя превосходно. Его ничто не терзало, все было ясно, и если он говорил, что ему еще рано жениться, значит, ждать чего-то неожиданного не придется. Сходился с людьми запросто, половина поселка у него ходила в друзьях, и жилось ему легко и свободно. Объяснял он сам это тем, что жизнь не любит дураков, из чего следовал вывод: он парень не дурак, а раз так о нем думаешь, записывайся в друзья, он будет рад каждой встрече, а радость его естественна и привычна.