Георгий Шолохов-Синявский - Суровая путина

Вдруг к нему подошел вчерашний знакомый оратор. Он как-то снисходительно хлопнул Анисима по плечу, сказал своим неприятно-резким голосом:

— Слыхал, товарищ? Речь Камкова это — настоящее глубокое понимание революционного процесса. Это — подлинно ваша, крестьянская программа.

Анисим порывистым движением сбросил с плеча узкую ладонь, остановил на лице своего противника сумрачный взгляд.

— Вот что, господин, — медленно заговорил он. — Вот этими руками я бил под Ростовом кадетов. Понял? И буду еще бить их и всех, кто с ними. И буду слушать того, кто скинул с меня атаманское да кожелупское ярмо… А ты не лезь! Отойди, говорю! — Анисим грозно блеснул глазами.

— Ослепленный вы, товарищ, — натянуто покривил губы эсер. — я знаю, как вы рубите топором там в станицах. Лес рубят — щепки летят, знаете. А за крик и угрозу можно вас и со съезда удалить. Могу вызвать коменданта.

— Попробуй! — еще грознее сдвинул брови Анисим и стал рвать кожаную покрышку кобуры.

На крик сбежались делегаты. Прибежал Павел Чекусов. Кто-то схватил Анисима за руку.

— Угомонись, станишник! Товарищи, разведите их!

— От-то, скаженный… — тянул Анисима в сторону Прийма. — И чого ты счепывся. Та нехай воны, шо хочут, то и кажуть. Я уже такый, що ихать да дому. Нехай им сатана!

Анисим все еще гневно озирался, кособочил чубатую голову. Ему хотелось еще что-то досказать, хотя он и чувствовал, что сказал самое важное…

В последующие дни съезда Анисим жил как в угаре.

Заседания часто прерывались — президиуму и делегатам приходилось решать боевые вопросы. Фронт приближался… Иногда заседания затягивались до полуночи. Анисим и Чекусов приходили на Темерник к Василисе Ивановне усталые и голодные. Они долго не могли уснуть, обсуждая все слышанное на съезде.

Утром, наскоро позавтракав, Анисим шел на заседание с острым желанием увидеть человека, который, как рулевой, вел съезд к одному маяку. Анисим с неослабной жадностью ловил каждое слово Серго.

Обстановка на фронтах тем временем становилась все напряженнее. Вместе с гайдамаками к Дону приближались немцы, несмотря на Брестский договор, вторгнувшиеся в пределы неокрепшей Советской республики. На третий день съезда белогвардейский отряд полковника Фетисова занял Новочеркасск и двинулся на подступы к Ростову. Многие делегаты взялись за оружие, ушли в бой…

Съезд вынужден был прервать работу. После избрания исполнительного комитета, оставив многие вопросы хозяйственного строительства неразрешенными, делегаты покинули зал съезда. Гул боев докатывался уже до предместий города. В ближайших станицах и хуторах бродили белогвардейские разъезды.

Не дождавшись утра, Анисим и Чекусов на дубе Федора Приймы уплыли домой в хутор.

В полночь в окно куреня казака Савелия Шишкина кто-то постучал. В глубине двора, захлебываясь, лаяли собаки.

Трусливый Савелий долго переговаривался с гостем через дверь:

— Кто такой?! Га? — с излишним усердием переспрашивал он. — Вот чортова псина брешет — ничего не слыхать… Цика! Будь ты проклята! Кто? Митрий Петрович?! Господи, помилуй! Да неужто батюшкин сынок? — ахнул Савелий и от испуга не сразу открыл дверь.

— Заходите, заходите. Откуда в такое время?

Дмитрий Автономов — это был он, — не отвечая хозяину, прошел в горницу, прошептал на ходу:

— Не шуми здорово… Я тайно… У тебя чужих нет?..

— Никак нет… Все свои…

Маленькая жестяная лампа дрожала в руках Савелия. При свете ее он с трудом распознал в приезжем щеголеватого подхорунжего. Одетый в рыбацкую фуфайку и ватные штаны, в сыромятных сапогах и треухе, он ничем не отличался от хуторских рыбаков.

— Обрядились-то вы как! — изумленно прошептал Савелий. — Вовек не узнал бы. Совсем обличие переменили.

— Тише. Я из Новочеркасска от самого атамана Краснова. Ты умри, будто нет меня у тебя, никому ни слова, понял?

— Слушаю, ваше благородие, — почтительно вытянулся Шишкин, выставив вперед желтоватую реденькую бородку.

Автономов опустился на стул, спросил:

— У батюшки все благополучно? Говори. Да потуши ты эту чортову лампу! Не нужна она совсем, — рассердился он.

Савелий поспешно задул огонь.

— У батюшки все как было, бог миловал. Потрепали его тут трошки за вашу милость, да старики вступились, отстояли. Благовещенскую литургию служили. Только убиваются за вами здорово.

— Погоди, — остановил Автономов. — Ты сначала выслушай, что я тебе скажу. Верные Тихому Дону казаки заняли столицу Войска Донского… Новочеркасск…

— Слава тебе, господи! — сморкаясь, всхлипнул Савелий.

— Я знаю тебя, Шишкин, — торопливо шептал Автономов. Я доверяю тебе и к первому к тебе заехал. Я знаю — в хуторе осталось немало верных Дону казаков.

— Множество таких, — выдохнул Савелий.

— Так вот, я приехал сюда, чтоб напомнить казакам и первому тебе о том, что генерал Краснов ждет верных своих сынов к себе.

Автономов даже в такой неудобный момент старался говорить высокопарно и торжественно. Савелий слушал почтительно.

— Надо собрать казачью сотню и отправить ее под Новочеркасск, в станицу Кривянскую, — шептал Автономов. — Там будет ожидать их моя сотня.

Савелий вздохнул:

— Много молодых казаков откачнулось, ваше благородие, с истинного пути.

— Повернуть их надо! — резко закончил Автономов. — Я надеюсь на тебя, Шишкин. Через два дня я жду сотню.

Савелий с минуту молчал, потом ответил:

— Слушаюсь, ваше благородие. Снарядим казаков, так и быть. Я же говорю — немало таких, что рвутся супротив большевиков.

Автономов ушел. Савелий тотчас же побежал к Пастуховым, передал соседу все, что слышал от поповского сына.

К утру десять казаков были в полном боевом снаряжении и ждали следующей ночи, чтобы проскользнуть под прикрытием темноты балками и ярами.

А у Автономова, помимо поручения командования, были и свои планы. Забежав на полчаса домой и больше напугав, чем обрадовав хворого батюшку, отца Петра, и всех домашних, он простился с родными и ушел к прасолу.

Осип Васильевич, по обыкновению, мучился старческой бессонницей, когда пришлось выбежать в сени на стук и впустить гостя. Полякина даже холодный пот прошиб от столь неожиданного посещения.

Дрожа и заикаясь, он стоял перед Автономовым в одном белье и не знал — радоваться ли гостю или готовиться к бедам, еще более страшным. Наконец объяснения Автономова помогли ему успокоиться.

— Батюшка… Митрий Петрович… Избавитель мой… — бормотал Осип Васильевич, вглядываясь в Автономова. — Слыханное ли дело? Проведать нас в такую часину…

Автономову пришлось прервать поток прасольских излияний, сразу же приступить к делу.

— Я тороплюсь, милейший Осип Васильевич. До утра мне надо быть вне хутора. Большевистской власти недолго осталось существовать. Самое большее через неделю с помощью немцев мы очистим хутора и станицы от этой швали.