Юрий Колесников - Занавес приподнят

— Неплохо бы, — согласился Хаим. — Но боюсь, с ними не так-то просто будет… Империя! И это уже не арифметика, а немного посложнее…

— Ничего. Силы кое-какие у нас уже есть. И они растут. Причем так растут, что трудно себе даже представить! Вот, кстати, в этом отношении сабра себя показывают с наилучшей стороны. Они никому спуску не дают! Не-е! Попробуй их тронь. Моментально у тебя перед глазами блеснет нож! И должен тебе признаться, что кое-кому из наших приходится-таки подчас довольно туго с ними.

— Что же получается? — удивленно спросил Хаим. — От арабов, говоришь, жди ножа в спину, а от своих — в грудь!

— Ну, не совсем так, конечно… Но тем не менее сложно. Очень сложно, — уклончиво ответил Нуци, сворачивая с тротуара в сторону.

Они шли куда-то под гору, деревья заслонили последний, оставшийся позади электрический фонарь. Местность напоминала заброшенный сад. Хаим подумал было, что под действием «арака» Нуци, видимо, забыл, куда и зачем они идут.

— Со временем здесь будет парк! — гордо сказал Нуци. — И знаешь, кто пожертвовал на его строительство? Ротшильд! Целый миллион отвалил! Но, сам понимаешь, и Иерусалим не в один миг был построен. А пока здесь поблизости отхожее место…

Зловоние, которое Хаим ощутил еще раньше, становилось все более одуряющим:

— Как видишь, совсем недалеко, — продолжал Нуци. — Всего одна автобусная остановка, честное слово…

Хаим едва удержался, чтобы не рассмеяться.

— Ну-у, на автобусе, разумеется, можно успеть, если приспичит… — притворно серьезным тоном заметил он.

Нуци Ионас, не уловив иронии в реплике Хаима, продолжал наставлять приятеля. Он сообщил, что с пяти утра и до одиннадцати вечера автобусы ходят по расписанию почти через каждые четверть часа, а проезд стоит сущую ерунду.

Хаим молча выслушивал друга и про себя с горечью думал: «Стоило ехать на обетованную землю, чтобы по нужде добираться на автобусе?! Поглядим, что будет дальше… Во всяком случае, не мед тут течет, это уже ясно. И пожалуй, прав был Томов, не советуя ехать…»

На обратном пути стал накрапывать дождь.

— О, это хорошая примета, Хаймолэ! На счастье, увидишь! Честное слово!.. — сказал Нуци, схватив Хаима за локоть.

— Что ты имеешь в виду? — уныло спросил Хаим. — Дождь или неудобства с уборной?

— Дождь, конечно, чудак!

— Возможно, — безразлично ответил Хаим. — Откуда мне знать, на чем здесь зиждется счастье… А вдруг и в самом деле на дерьме?!

Нуци остановился и тупо уставился на Хаима, но, видимо, «арак» мешал ему до конца понять подлинный смысл услышанных слов. Он круто повернулся и быстро зашагал. Хмим поторопился его догнать и схватил друга за локоть. Придержав его на мгновение, он чистосердечно произнес:

— Не обижайся, Нуцик! Я так думаю, ей-богу!.. А ты как считаешь?

Все чаще вечерний Бухарест, сверкавший множеством электросветовых вывесок и реклам, мгновенно погружался в полную темноту. И тотчас же в застигнутый врасплох уличный шум врывались резкие свистки полицейских, оглушительный рев сирен заводов и фабрик, протяжный вой гудков железнодорожных мастерских. Останавливался транспорт, во все стороны разбегались испуганные пешеходы, на бешеной скорости проносились пожарные машины, за ними с трезвоном следовали жандармские автофургоны и, наконец, пыхтя и чихая, торопливо катились кареты «скорой помощи» с устаревшими «грушами» на боку. Появление на улицах столицы этих старомодных машин с допотопными сигналами никого не удивляло. Все знали, что приобретению самых современных пожарных машин способствуют крупные страховые общества, а не менее совершенных жандармских автофургонов — казна, однако обновить парк карет медицинской помощи муниципалитет не в состоянии: его касса, несмотря на постоянные поступления, всегда пустует.

Раздувая истерию вокруг «надвигающейся угрозы с Востока», организаторы учебных воздушных тревог стремились оправдать свое сближение с нацистской Германией и вместе с тем выкачать побольше средств из карманов налогоплательщиков.

Согласно приказу префекта столичной полиции жандармского генерала Габриэля Маринеску во время воздушных тревог население обязано было укрываться в бомбоубежищах. Если же поблизости такового не оказывалось, то всем, застигнутым тревогой на улице, надлежало, как говорилось в приказе, «прижаться к стене». Стоило кому-либо из прохожих вопреки этому перебежать улицу, как немедленно раздавался грозный оклик полицейского:

— Прижмитесь к стене!

Первоначально воздушные тревоги воспринимались населением всерьез. Простаки не из пугливых задирали головы к небу в расчете увидеть самолеты «красных», большинство же прохожих опрометью кидались в укрытия-бомбоубежища, подворотни, парадные. Но самолетов «противника» и в помине не было, люди привыкали к «тревогам» и забывали о строгих предписаниях префекта. В конце концов жители столицы стали относиться к этим учениям как к забаве властей. И лишь мелкие воришки и многоопытные грабители, с вожделением ожидая очередной тревоги, с благодарностью произносили имена власть предержащих. Пользуясь теменью и суетой, они залезали в чужие карманы или пухлые дамские сумочки, запускали руки в кассы, выносили из магазинов ценные вещицы. И если за вором возникала погоня, то созерцавшие эту сценку иронически кричали: «Прижмите его к стене!»

Строгий наказ префекта вскоре стал притчей во языцех. Обыватели с усмешкой «спрягали» его по всякому поводу:

— Гитлер прижимает к стене французов!

— Хотят прижать к стене большевиков…

— Вот и мы оказались прижатыми к стенке!..

Молодые парни, обычно толпившиеся на углу улиц Каля Виктории и бульвара Елизабеты, перед зданием «Офицерского собрания», завидев застигнутых тревогой парня с девушкой или почтенного возраста мужчину с дамой, цинично кричали те же знакомые слова.

Околачивавшиеся здесь, как правило в национальных костюмах, великовозрастные маменькины сынки и едва начавшие привыкать не краснеть папенькины дочки норовили не только во время воздушной тревоги, но и в любое время суток «прижать к стене» прохожего и всучить ему лоскуток ткани цвета государственного флага с приколотой к нему крохотной латунной свастикой. Хотел того прохожий или нет, но, чтобы не оказаться с подбитым глазом или поломанным ребром, он вынужден был опустить несколько монет в большую жестяную коробку-копилку.

— Истинные румыны, христиане! — без умолку горланили эти молодцы. — Поддерживайте, субсидируйте, укрепляйте легионерское движение! Единственное незапятнанное движение в стране… Истинные румыны, христиане! Ваши пожертвования пойдут на борьбу за спасение родины от засилия жидов и масонов!.. Субсидируйте…