Юрий Колесников - Занавес приподнят

— О, как низко, как низко пал наш престиж, бог мой!.. — держась за голову, сокрушенно твердил министр финансов. — Скандал! Грандиозный скандал нас ожидает, господа!

Было далеко за полночь, когда внезапно пришло решение.

— Ни единой картины за пределы страны! — расхрабрился вдруг министр национальных имуществ. — Наш долг — стоять твердо, как это делали предки в сражениях с османами!..

— Резонно! Мы прижаты к стене, — как бы оправдываясь, бормотал министр финансов. — Политика всегда требовала жертв…

— Одобряю и благодарствую! — хлопнул в ладоши премьер. — Модус вивэнди — блистательный! Браво, брависсимо!.. Поверьте, господа, при сложившейся ситуации эта жертва, принесенная на алтарь отечества, не позволит уронить престиж нации!

Торжественно заключив свое выступление, глава кабинета министров широким взмахом руки обмакнул перо в огромную хрустальную чернильницу и подписал секретное постановление о сокращении ассигнований, предусмотренных государственным бюджетом на строительство школ, больниц и дорог на сумму семьдесят шесть миллионов лей. Эти деньги предназначались теперь на срочную покупку картин у августейшего короля Кароля Второго Гогенцоллерна…

— Чего не сделают подлинные патриоты ради своего любимого монарха… — грустно отметил министр национальных имуществ. — Голову свою, можно сказать, в петлю суем ради чести двора его величества!

Несолоно хлебавши разъехались по домам зарубежные эксперты и маклеры. Не моргнув глазом, его величество положил в свой бездонный карман шестьдесят шесть миллионов лей. За «модус вивэнди» пять миллионов перекочевали на текущий счет премьера, остальные пять поделили между собой министры финансов и национальных имуществ, выделив незначительную сумму префекту полиции генералу Маринеску, уже обласканному за услугу самим монархом. Что касается коллекции картин, то верноподданные министры сочли за благо оставить ее в дворцовых хоромах как государственное имущество, находящееся в пользовании его августейшества.

— Однако, мои бравые коллеги, теперь надо глядеть в оба и постоянно быть настороже… — проникновенно произнес в заключение премьер. — В противном случае, поверьте моему многолетнему опыту, его величество может повторить этот маневр!.. Люди мы свои и понимаем некоторые слабости нашего многолюбимого монарха. Деньги, слава богу, ему всегда нужны, это вы знаете превосходно!..

— Резонно! — ответил министр финансов. — Государственную казну мы обязаны беречь, как честь нации!..

О некоторых деталях «модус вивэнди» узнали деятели из «Зеленого дома». Шантаж зеленорубашечников завершился мгновенным компромиссом: проложить мост между легионерами и монархом. И в этом щепетильном деле не обошлось без посредничества той же дудуйки… Происходило все это как раз в канун Нового года. Для многих жителей столицы осталась загадкой учтивость префекта полиции генерала Маринеску: оповестив об очередной учебной воздушной тревоге, он в последнюю минуту отдал приказ об ее отмене.

В этот час к подъезду роскошной виллы на шоссе Киселева, приобретенной для дудуйи Лупяски на часть денег, изъятых из казны, подкатывали одна за другой поблескивавшие лаком и никелем автомашины. И словно воздушная тревога не была отменена, при наглухо закрытых ставнях в новой вилле перед руководителями легионерского движения ораторствовал их вожак Хория Сима:

— Вместе с уходящим годом кануло в прошлое время пассивных действий. Наше движение стоит у порога решительных схваток за спасение нации!

Сославшись на секретность подготавливаемых «чрезвычайных мер», Хория Сима весьма туманно определил новые задачи, стоящие перед легионерами, и патетически заключил:

— Через несколько часов наступит тысяча девятьсот сороковой год. Он явится первым годом новой эры в жизни нашей нации! Без малейших колебаний, без какой-либо жалости или сострадания мы обязаны раз и навсегда покончить с красными и жидами, решительно расправиться с франкмасонами и прочими противниками политики государств оси Рим — Берлин и вместе с тем наших грандиозных свершений!

Это было первое расширенное заседание «тайного совета» зеленорубашечников после возвращения в страну Симы и Думитреску; на нем присутствовали Ион Кодряну — отец покойного «капитана» бывшей «железной гвардии» и некоторые лица, имевшие прямое отношение к легионерскому движению.

— Отрава проникла слишком глубоко, — мрачно говорил член «тайного совета» Николае Думитреску. — Но легионеры искореняют ее! В этом я заверяю совет. Настало время взяться за дело основательно, иначе патрия-мума [38] Родина-матушка. окончательно рухнет в пропасть… Оружие у нас есть, и в скором времени его будет еще больше: новейшее, автоматическое, о каком наши смелые парни и не мечтали. Недостатка в оружии мы не будем испытывать впредь. В этом меня заверил искренний друг легионеров и всего нашего народа рейхсфюрер СС Гиммлер!

Хория Сима предоставил слово Гиде Заримбе.

Присутствующие насторожились. Горбатый парикмахер редко выступал на заседаниях «тайного совета» и если уж брал слово, то обычно преподносил «сюрприз».

В отличие от предыдущих ораторов, Заримба начал речь спокойным тоном:

— Я буду говорить о человеке, который сердцем и разумом всегда был вместе с нами, вместе со всеми, у кого течет в жилах подлинно румынская кровь… Я буду говорить о личности, страдавшей на протяжении длительного времени от засилия жидов и франкмасонов… Человек этот, камарады и легионеры, — слегка повысив голос, продолжал Заримба, — вопреки козням врагов нации оставался постоянно верен румынизму. И прежде чем назвать его имя, я позволю себе напомнить о несправедливом суде над незабвенным основателем «железной гвардии», ее бойцом и мучеником «капитаном» Корнелием Кодряну. В тот тяжкий для всех честных патриотов час продавшиеся золотому тельцу судьи спросили человека, о котором я буду говорить, может ли он подтвердить, что действия господина Корнелия Кодряну были бесчестными.

Заримба сделал паузу, оглядел присутствующих и, довольный тем, что сумел завладеть вниманием аудитории, неожиданно воскликнул:

— И вот, камарады! Все присутствовавшие на суде, как и продажные судьи, замерли тогда в ожидании ответа человека, о котором я говорю. А он решительно встал со скамьи свидетелей и твердым шагом направился к «капитану», окруженному жандармами. Стража, получившая строгий приказ никого не подпускать к обвиняемому, ко всеобщему удивлению, внезапно отпрянула. И человек этот, подойдя к закованному в цепи Корнелию Кодряну, обменялся с ним крепким рукопожатием, затем громко, торжественно сказал: «Я солдат, и я никогда не подаю руки бесчестным людям!»