Григорий Терещенко - За любовь не судят

Шла по улицам сама не своя. Наталкивалась на прохожих, как слепая, и те с удивлением оглядывались на молодую красивую женщину. Удивлялись — что это с нею?

Остановилась только на набережной, когда перед ней вдруг засинела блестящая гладь Днепра. Подошла к гранитному парапету, облокотилась на его холодный серый камень.

«Что я наделала! — роились в голове мысли. — Остап вернулся. А я... Я не дождалась его... Побоялась в старых девах засидеться... От приставаний Самохвала устала... Поверила слухам, которые сам же Самохвал и распустил... А Остап ради меня ни суда, ни тюрьмы не испугался... Пять лет в заключении пробыл... Вот как он меня любил!.. А разве я меньше любила его?.. Он же для меня был всем...»

Нахлынули воспоминания.

Была июньская суббота. Остап как раз готовился к защите дипломной работы в техникуме, устал от занятий и решил отдохнуть, хотя бы один день. Взял моторную лодку напрокат. С ними увязался Яков Самохвал. Зоя давно замечала, что он влюбленно поглядывает на нее, но не придавала этому значения. Яков молчал, ни разу не говорил ей о своих чувствах, а Остап ничего не подозревал. С Самохвалом он не дружил, даже когда работали с ним вместе, но и против ничего не имел, когда он настойчиво навязывался в их компанию.

Остап захватил удочки. И поплыли они втроем, веселые, счастливые, на далекий Зеленый остров, где песок на берегах был словно перемыт специально, а в заводях водились судаки, серебристая плотва и колючие окуни.

Как там было хорошо! Шумели сосны, от легкого дуновения ветра шептались нежно-зеленые листочки ивы. Величественно покачивались высокие травы, а между ними — цветы, которые пряно пахли медом. Летнее солнце приятно щекотало кожу, пробегало по воде ослепительными зайчиками.

Быстро наловили рыбы.

Зоя сварила уху. И хотя уха была без специй, все равно получилась она вкусной и ароматной. Обед вышел на славу. И зачерствевший немного хлеб, и бычки в томате, и уха, и терпковатый портвейн — все казалось необычайно вкусным.

Потом, когда Остап снова закинул удочки, Самохвал сел в лодку и позвал:

— Зоя, садись — промчимся с ветерком!

Весело смеясь, не предполагая, какое несчастье их ожидает, она опустилась на теплую крашеную скамью, и Самохвал запустил мотор.

— Осторожно! — крикнул Остап. — Смотрите, не долго!

— Ревнует, — поморщился Самохвал. — Считает, что ты уже его собственность... Но пока что права у нас с ним на тебя одинаковые...

Зоя засмеялась и ничего не ответила, поскольку знала, что любит Остапа, одного его, единственного на всем свете. Самохвал же был ей совсем безразличен, и ее потешало, что этот нескладный, с плоским блинообразным лицом парень так настойчиво добивается ее взаимности.

Сначала плыли медленно. Потом Яков прибавил газ, и лодка быстро полетела по голубому простору Днепра.

— Хочешь, Зойка, научу управлять лодкой? — предложил вдруг Самохвал. — Садись сюда. Это совсем не трудно.

И он подвинулся, освобождая место для нее.

— Хочу, — обрадовалась она и села рядом.

Сначала не получалось. Мотор чихал, дымил. Но вскоре она приноровилась.

Некоторое время держались на середине реки. Затем повернули к берегу. Зоя была довольна, ощущая, как лодка слушается малейшего ее движения. Она даже не замечала, что рука Самохвала, которой он придерживал руль, подстраховывая ее действия, все крепче и крепче обнимает ее талию.

Все произошло внезапно. Как выстрел.

Сначала Зоя ничего не поняла. Только почувствовала мягкий удар, будто лодка скользнула по мели. Но в тот же миг увидела за кормой женскую голову. И кровь...

Она не поверила своим глазам. Женщина медленно опускалась в прозрачную воду, беспомощно раскинув тонкие белые руки. Над ней поднималось красное облачко.

— Женщину убили! — вскрикнула в отчаянии Зоя и бросила руль.

Мотор чихнул раз, другой и заглох. Лодку стало сносить течением.

— Молчи! — не своим голосом крикнул Самохвал, зажимая ей рот ладонью. — Никого нет! Никто не видел! Поняла?

Зоя оттолкнула его и снова закричала:

— Женщина тонет! Спасите!

— Молчи, дура! — обозлился Самохвал. — Надо сматываться, потом поздно будет!

Торопливо стал заводить мотор.

Но Зоя опередила его — сильно оттолкнувшись, прыгнула туда, где расплывалось на воде красноватое пятно. Самохвал выругался и вывалился из лодки за ней. От берега плыл Остап.

К ним отовсюду спешили лодки. Одна, вторая, третья...

Зоя скоро обессилела, и ее, еле живую, испуганную, втащили в катер и отвезли на берег. Другие лодки долго еще кружили на том месте, где пошла ко дну женщина, но ее так и не нашли.

Зоя сидела у самой воды и безутешно плакала. Самохвал, с пепельно-серым лицом, поникшей головой, нервно потирал мокрые руки.

— Что вы наделали? — сурово спросил Остап, выходя из воды. — Это же тюрьма!

Зоя заплакала громче. Сразу представила себя на суде. Сотни глаз смотрят на нее, убийцу. По бокам — милиционеры. Потом — серая тюремная камера...

Самохвал, возбужденно взмахивая руками, стал вдруг выкрикивать:

— Это не я! Не я!.. Это она!.. У меня старая, больная мать!.. Кто будет ей помогать? Кто?..

Остап выругался:

— Женщину утопил, подлюка, а сам — в кусты?

— Не я! Ей-богу, не я!..

— Ты!

Подплыл милицейский катер. Лейтенант на ходу стал расстегивать планшет с бумагами.

— Это не я! Не я! — продолжал, как завороженный, выкрикивать Самохвал. — Это она! Она!..

— Молчи, собака! — прошипел Остап. — Запомни — на лодке были мы с тобой. Я и ты! Зои не было! Слышишь, Зоя?.. Я все беру на себя!

— Остап! — вскрикнула девушка. — Любимый!.. Зачем?

— Молчи! Ни слова!

Подошел лейтенант.

— Чья лодка?

— Моя, — глухо ответил Остап.

— Ваши права!

— Пожалуйста. — Остап достал из кармана маленькую книжечку.

— Кто управлял лодкой, когда случилось несчастье?

— Я, Остап Вавилович Белошапка.

Лейтенант записал.

— Кто с вами был в лодке?

Зоя вскочила на ноги, обняла Остапа.

— Не он! Не он!.. Остап, что же ты?.. Опомнись, родненький ты мой!

— В чем дело, гражданка? — строго спросил лейтенант. — Не мешайте!

— Зоенька, успокойся, — прошептал Остап. — Все будет хорошо...

— Остап! — вскрикнула Зоя. — Что ты делаешь?!

...Вспоминая сейчас события тех дней и последовавшие за ними мучительные годы, Зоя разрыдалась. Она, только она виновата во всем! Ведь клялась дождаться его...

Остапа осудили на пять лет. Самохвал остался ни при чем. Пять лет ожидания для нее — девятнадцатилетней — казались вечностью. Но она решила ждать, как обещала. А потом... Писем все не было и не было. Как она ждала их!.. Но вот ей уже двадцать третий пошел... Яков Самохвал все не отступал, не давал ей проходу. Подстерегал вечерами, нашептывал: «Выходи за меня, Зойка! На руках носить тебя буду... Когда еще Остап вернется! А придет — ты уже старой девой будешь. Он и не взглянет на тебя — вон сколько вокруг молоденьких и хорошеньких подрастает».