Абдурахман Абсалямов - Вечный человек

Назимов побагровел. Он уже знал, что РОА — это банда изменников-власовцев. Ему мгновенно вспомнилась тюрьма в Галле, наглые домогательства Реммера.

— Собака! — сдавленно выкрикнул и с размаху ударил парня по физиономии.

Всполошились и другие заключенные. Замелькала кулаки, раздались возгласы:

— Изменников вербуешь?!

— За сколько продался, пес?!

— Придушить змею!

— За яблочко, за яблочко! — подзуживал Поцелуйкин, суетясь между людьми; двумя пальцами он показывал на своем горле, как надо душить. — Жми крепче! Пикнуть не успеет!

Достаточно было чьего-либо решительного движения, чтобы начался самосуд. В это критическое мгновение Задонов одним прыжком подскочил к Назимову, уже поднимавшему руку для нового удара.

— Не дури! — крикнул Николай, схватив Назимова за руку. Потом он повернулся к толпе: — Расправиться успеем, ребята. Но мы не дикари. Нужно будет, проведем суд! Да, да, пусть наши советские законы и здесь действуют, и пусть никто об этом не забывает! Ни один предатель не останется у нас безнаказанным! — еще убежденнее крикнул он, видя, как сильно действуют его слова на заключенных. — А ты! — он вдруг схватил Поцелуйкина за шиворот, — Ты где, гад, приобрел такие навыки? — он показал на горло Поцелуйкина. — В фашистской полиции, что ли, «яблочками» торговал?!

Владимир мог незаметно исчезнуть, когда буря гнева неожиданно обрушилась на другого. Но парень и не думал бежать. Выждав, пока стихнет гул, он потер вспухшую щеку, без всякой злобы сказал Назимову:

— Бить-то надо умеючи! И сейчас же ушел.

Говорят, что некоторые вчерашние вспышки наутро могут показаться не только ненужными, но и постыдными. Однако на следующий день Назимов не раскаивался о своей выходке. Он выругал Задонова за то, что тот помешал ему еще раз ударить Владимира. Заодно он наговорил резких слов и Йозефу, защищавшему Николая.

Вечером штубендинст предложил Баки кусочек хлеба с маргарином.

— Спасибо, — буркнул Назимов, не поднимая головы. Все же хлеб взял.

— Почему такой мрачный? — спросил Йозеф.

— Не вижу причин для веселья.

— А киснуть есть причины?

— Это еще вопрос, кто киснет, — по-прежнему сумрачно проговорил Назимов. — Сижу вот, чиню робу, чтобы к господу богу явиться в полном параде.

— К богу на свидание еще рановато, всегда успеете. Нужно земные дела прежде уладить… Ешь, ешь, — подтолкнул его Йозеф. — Чего не притрагиваешься к хлебу? Поправляться надо.

— Боюсь, в горле застрянет.

— Ну и пусть застрянет, потом проглотишь. Это лучше, чем манна небесная, которой все равно не дождешься. Хлеб не простой, праздничный.

Йозеф даже улыбнулся: ведь сегодня русские с утра поздравляют друг друга с праздником, у них — годовщина Октября.

— Подыми голову, драчун этакий. Я принес тебе хорошие вести… — Понизив голос, Йозеф сообщил: — Говорят, ваши вчера Киев освободили…

Стараясь скрыть радость, Назимов сухо спросил:

— Это правда?

— За полную точность не могу ручаться. Сам от людей слышал, — хитро подмигнул старик.

Было видно, что он хотел сказать что-то еще, но не решался.

Назимов настороженно ждал. В то же время он не мог отвести глаз от хлеба с маргарином, это было настоящей пыткой. Не выдержав, принялся жевать. Йозеф не обращал на него внимания, стоял молча, глядя куда-то в сторону.

Назимов между тем лихорадочно соображал: «Праздничный» гостинец… Весть об освобождении Киева… Как связать все это? Зачем Йозеф говорит все это? Чего добивается?..»

Выждав, пока Назимов расправится с хлебом, староста огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, спросил тихо:

— Вы, кажется, подполковник?

Баки вздрогнул. Он никому не говорил здесь о своем воинском звании. Кем он был в армии, знали только два человека: писарь канцелярии да Задонов. Но Николай не мог никому проговориться. Значит, оставался только писарь. Выходит, Йозеф близок к нему. Стало быть… Так вот каков его праздничный гостинец! А вслух Баки сказал холодно:

— Нет, вы ошибаетесь, господин штубендинст. Я рядовой солдат Советской Армии. К тому же мое воинское звание не имеет никакого значения здесь.

Йозеф невозмутимо выслушал его, так же спокойно ответил:

— Ошибаетесь вы, а не я. Ваше звание имеет значение.

— Уж не хотите ли вы сказать, что оно имело бы значение для моей службы в РОА? — язвительно спросил Баки. — Это предложение я уже имел честь выслушивать в гестапо! — презрительно добавил он. — А вчера и здесь — один из этих мерзавцев…

«Все равно пропадать, — думал Назимов, говоря эти решительные слова. — Надо идти напролом».

Йозеф осуждающе покачал головой.

— Так нельзя… Нельзя горячиться, — повторил он совсем тихо. — Вот сегодня ночью двое покончили с собой, бросились на проволоку. Я знал их. Хорошие ребята. Но у них не выдержали нервы. Они предпочли смерть, выразили, так сказать, протест. Нет, это не тот путь. Это — не путь борьбы. Борьба должна быть сильнее смерти! Она продолжается и здесь, за колючей проволокой.

— Да, да, сильнее смерти! — желчно усмехнулся Назимов. — Трупы не успевают сжигать в крематории.

Он повернулся спиной к собеседнику, давая понять, что им больше не о чем разговаривать.

Йозеф выдержал и это. Тем же ровным, тихим голосом он продолжал:

— Значит, вы не верите мне? А сами… В таком случае нам действительно нет смысла продолжать разговор. — Теперь он тяжело поднялся с места. Еще раз испытующе посмотрел на Назимова. Хотел было махнуть рукой, но удержался. Еще минуту постоял, затем, словно приняв решение, твердо сказал: — Тогда я приведу к вам Черкасова…

Йозеф быстро удалился. Назимов даже не успел спросить, о каком Черкасове он упомянул.

Спустя минуту Назимов бросился разыскивать Николая. Сегодня теплый день, мало кто остался в бараке. Задонов тоже был на улице.

— Если меня завтра вызовут к «третьему окну», знай: старик провокатор! — залпом проговорил Назимов.

Николай непонимающе взглянул на него. Пришлось почти слово в слово пересказать разговор с Йозефом.

— А кто этот Черкасов? — спросил Николай, Ему тоже передавалось волнение друга.

— Не знаю.

— Может быть, ты во время болезни позабыл этого человека.

— Не помню.

Утром, едва заключенные принялись за скудный свой завтрак, в столовой заговорило радио. Люди замерли, забыв про еду. Все знали: сейчас кого-то будут вызывать к «третьему окну». Назимов вцепился в локоть Николая. От мисок поднимался пар. В иное время изголодавшимся людям казалось, что не может быть ничего вкуснее этой баланды из репы, сейчас им было не до нее.

Диктор гортанным голосом дважды огласил одно и то же:

— Ахтунг! Ахтунг! Заключенные номер… немедленно должны явиться ан шильд драй. Немедленно! Блоковым обеспечить явку!