Борис Изюмский - Чужая боль

Я люблю мысленно поболтать с ним о сокровенных вещах, вспомнить сентябрьский виноградник под Варной, помечтать о том, что мы еще встретимся.

Медленно приоткрывается дверь в коридор. В нее боком протискивается девочка лет четырех. Заметив неподалеку большую лохматую дворняжку, она опасливо отступает за дверь. Собака продолжает дремать, уткнувшись мордой в лапы, и девочка, осмелев, снова появляется.

Осторожно, ставя носки чуть внутрь, проходит она мимо собаки. Дворняжка даже не поднимает голову.

— Моторочка, Моторочка, — на всякий случай заискивающе шепчет она. — Ты меня узнаешь! Я — Леночка Лосева.

Уже на пороге, чувствуя себя в безопасности, Леночка с сожалением говорит:

— Эх ты, Моторка! — и — захлопывает дверь.

Во дворе тихое майское утро, ярко светит солнце, чирикают воробьи.

С порога дома видно темно-синее-море.

Промыта ночным дождем зеленая трава на склонах лощин. Если бы не отдаленный звон трамвая, все окружающее скорее напоминало большое село.

Внимание девочки привлек шум за воротами. Она выглядывает на улицу, но мгновение прячется. По дороге идет девушка-милиционер, а мама говорила: «Вот ты мажешь тротуар мелом, и тебя заберет милиция».

Минутой позже, припрыгивая на одной ноге, девочка скачет по улице. Стадо коз лохматым комом скатывается из рощи, скрывается за углом большого здания. Верещат цикады. Легкий ветер — «моряк» — колышет цветы. Неожиданно из рощи выбегает крохотный козленок. Он мечется во все стороны, потом останавливается, широко расставив копытца, и жалобно блеет. Леночка подбегает к нему, нагнувшись к мохнатому уху, участливо спрашивает:

— Вы плакаете!.. Не плакайте! Вашая мама пошли туда… — Она пальцем показывает вдоль улицы.

Козленок, будто поняв, весело дрыгнул задними ногами и, поматывая рожками, побежал вдогонку стаду. В это время Леночка заметила мальчика, ковыряющего забор гвоздем:

— Тебя как зовут!

— Зовут Борькой, а дразнят — Борис, — посмотрел тот исподлобья и обреченно добавил: — председатель дохлых крыс.

Леночка явно шокирована и обеспокоена.

— Ой, меня мама ждет… — вдруг вспоминает она, — Ты потом приходи…

Мама уже встала, прибирает комнату. Отец в белой рубашке и синих галифе сидит перед зеркалом, бреется.

— Вот и я! — Леночка, подбежав к отцу, чмокнула его в щеку. — Мам, я уже прогулялась. А сейчас с дядей немного на порожке посидела.

— С каким!

— Да с каким-то.

— О чем же ты с ним говорила, милая!

— Я ему сказала: «Нехорошо водку пить».

Только отец отвернулся, девочка мгновенно вытянула шею и, заглянув в зеркало, скорчила рожицу, сама себе подмигнула.

— Леночка, — строго сказала мама, — почему ты так часто смотришь в зеркало!

— Чтобы не потерять вид.

Потом пили чай, и девочка объясняла отцу:

— Понимаешь, раньше из старых-престарых бабушек становились обезьяны…

— Кто это тебе сказал!

— Вовка! Он в шестой класс перешел. У него ручка сама пишущая и сама задачки решающая.

И неожиданно закончила:

— А мы гулять пойдем!

— Немного позже… Ты пока поиграй…

Скучно. Пойти в кухню к маме, что ли!

— Мам, а что если дрожжи покушать!

— Что ты! Взойдешь, как тесто, станешь легкой и улетишь на небо.

Через несколько минут мать замечает исчезновение дрожжей и бросается в детскую. Леночка тихо лежит на ковре, широко разбросав руки и ноги, сосредоточенно жует дрожжи.

— Что с тобой!! — испуганно кричит мать.

— Мамочка, я хочу попробовать: так улечу?.. — Она показывает на гирьку граммов в двести, привязанную к ноге.

Часам к девяти Леночка с папой выходят на прогулку. Вообще с папой гулять лучше, чем с мамой. Мама все говорит «нельзя». Побежать нельзя — упадешь, на трамвае поехать нельзя — затолкают, мороженое кушать нельзя — простудишься!

— Папунь, поедем на трамвае!

— Ну что же, можно!

В трамвае просторно. Несколько женщин с кошелками, чубатый парень в фуражке-капитанке, мужчина в высоких рыбачьих сапогах. Мерно покачивается трамвай. Леночке надоедает смотреть на берег моря, мимо которого они долго едут, и она разглядывает пассажиров. Вот эта тетя что-то тихо говорит соседке, а рта почти не открывает, будто в нем полно слюны. У дяди, что в сапогах высоких, на носу смешнющая гургуля; вот если бы он сейчас попробовал ее достать языком!

— Папа, а я могу языком до носа достать, вот посмотри… — вдруг раздается ее звонкий голос.

Пассажиры улыбаются, а парнишка в капитанке тайком пытается достать языком свой слегка вздернутый нос, но, убедившись в тщетности усилий, одобрительно подмигивает Леночке.

…Стрелки будильника показывали начало двенадцатого, когда возбужденная впечатлениями и ходьбой девочка возвратилась с отцом домой.

— Мама, почему у парикмахерши пальцы пахнут вишневым вареньем!

— Ну вот, не успела порог переступить, уже вопросы задаешь. А почему ты — непоседа! Садись лучше, нарисуй что-нибудь.

Девочка устраивается за небольшим столом, низко пригнув голову к листу тетради. Миролюбивое тиканье часов вдруг нарушается громким горьким всхлипом.

— Что ты, доченька! — с тревогой спрашивает мать.

— Ничего у меня не получается, ничего у меня не получается, не получается, не умею рисовать!!

— Ну что ты, деточка! Ведь ты хорошо нарисовала домик!

— Это вовсе не домик, а собачка! — Слезы закапали из глаз Леночки.

— Ну, собачка, так собачка. Зато у тебя хорошо получился грибок!

— Это лодочка! — разрыдалась она.

Наконец, успокоившись, соглашается лечь спать. Задергиваются шторы, в комнате наступает приятный полумрак, и так хорошо лежать в постели, а рядом мама. Тихим шепотом рассказывает она о богатырях в степи.

— Степь, степь без края, — убаюкивает голос мамы. — Небо голубое-голубое. Тихо. Только легкий ветер колышет пожелтевшие травы да высоко парит какая-то птица.

Мать останавливается, не зная, о чем дальше рассказывать. Смотрит на дочку: разметались ее кудри, плотно слиплись ресницы. Чтобы проверить, спит ли, тихо спрашивает:

— Ну что ты увидела, милая!

— Суслик в норку побежал, — чуть слышно отвечает девочка. — А почему он серень… — Она так и не успела досказать слово, уснула, прижавшись щекой к руке матери.

Мне исполнилось тринадцать лет, когда я перешел в шестой класс.