Евгений Емельянов - Хорошие люди

Рабочие вынесли части шифоньера, погрузили их в машину, затем вынесли сервант и стулья. Потом из дома Тамары Акимовны вышел отец, мрачно полез в кабину, сильно хлопнул дверцей. Грузовик сорвался с места и укатил в деревню Вахтомино.

Когда через минуту Станислав вошел к Тамаре Акимовне, она встретила его загадочными глазами и улыбнулась:

— Вот это другое дело.

— Что именно?

— Ты — другое дело. Видел отца?

— Я подглядывал за ним из-за угла.

— Ну вот. Твой отец — одно дело, ты — другое. Кстати, хорошо, что ты пришел. Ты поможешь мне принести из сарая мои старый шкафчик.

Станислав увидел, что Тамара Акимовна не такая веселая, какой она была почти всегда. В голосе женщины было слишком много бодрости, в улыбке — много лишней яркости, в глазах — много блеска…

Станислав задал вопрос, который давно уже вертелся у него на языке:

— Тамара Акимовна, неужели вам нравился этот человек? — Он мотнул головой в сторону двери, давая понять, что говорит об отце.

Тамара Акимовна спросила в свою очередь:

— Станислав, а почему же он не может нравиться, этот… человек?

— Потому что он эгоист, — смело ответил Станислав. — Я только сейчас понял это.

— Он твой отец.

— Да. Конечно.

— Я хочу сказать…

— И я об этом, Тамара Акимовна. Я бы с радостью слушался его, если бы он был другим.

— Не будем говорить об этом, Станислав.

— Ладно. Я три года отживу с ним и — до свидания.

— Какие три года, Станислав?

— Обыкновенные. Три года до совершеннолетия.

— Ты хочешь уехать?

— Я не хочу жить с отцом.

Он первый раз сказал об этом чужому человеку. Даже родному Юрке не говорил он о своих планах, даже бабушке Варваре. Бабушка Варвара была матерью отца; Юрка был слишком наивным и не мог хранить секреты; только Тамара Акимовна казалась Вахтомину человеком, с которым он может смело поделиться самыми сокровенными мыслями.

Можно было бы сказать все и Вениамину Барабанову, который очень хорошо относился к Станиславу, но Вениамин был «немного очень странным товарищем», как выразился однажды Вадим Кирьянович. Когда вскоре после выпивки в железнодорожном буфете Станислав признался Вениамину в том, что отец ударил его, Вениамин ответил:

— Ничего страшного. Так положено.

— Что положено?

— Чтобы отцы воспитывали детей.

— Бить положено?

— Немного можно.

— В зубы! Да?

— Ну… Не в зубы, конечно. Так, чуть-чуть. Ремнем по заднице.

— А как же Юра? — спросила Тамара Акимовна. — Он еще совсем мальчишка.

— Он тоже подрастет за эти три года, — сказал Станислав. — К тому времени он перейдет в седьмой, а потом сможет работать как и я.

— Значит, — сказала Тамара Акимовна, — ты уже полностью распланировал всю свою жизнь?

— Не всю! Только на ближайшие три года. А куда поеду — не знаю. Дорог много!

— Не знаю, что и посоветовать тебе.

Бедная Тамара Акимовна, — думал впоследствии Станислав Вахтомин. — Она, наверно, прекрасно знала, что посоветовать, не не могла сделать этого, потому что боялась. Станислав не был ей сыном, не был братом или хотя бы племянником, которому она могла сказать свое мнение. Годы спустя Станислав понял ее теперешнее состояние: она и хотела бы дать совет, но не смогла. И удерживал ее от этого шага Клавдий Сергеевич Вахтомин, невидимое присутствие которого очень хорошо ощущалось.

Тамара Акимовна добавила:

— Ты не боишься, Стасик, что через три-четыре года тебя возьмут в армию?

— В армию? Чего же бояться? Я буду рад, наоборот.

За все время Тамара Акимовна ни разу не завела разговор о Марине Фабрициевой. Молчал и Станислав. Тамара Акимовна передавала лишь привет Варваре Петровне. («До чего же у тебя хорошая бабушка!») и Юрке («Замечательный у тебя братишка!»)

С большой неохотой покидал Станислав этот дом, в котором было тепло, уютно и радостно. По выходным дням Станислав приводил сюда младшего брата, и они вдвоем помогали Тамаре Акимовне заготовлять на зиму дрова — пилили и рубили их.

— Узнает отец, что вы мне помогаете — несдобровать вам.

Юрка возразил:

— Он не узнает.

— А если и узнает, так что! — поддерживал его Станислав.

— Дома мы тоже рубим дрова, — добавил младший брат.

В тот день, когда Клавдий Сергеевич направился на станцию, сомнения не давали ему покоя. Как встретит его Марина, которой в свое время он дал отставку ради Тамары Акимовны? Станет ли она разговаривать с ним? Вахтомин не мог не помнить, сколько замечательных минут провел он с Мариной у нее дома, не мог не помнить, что обхаживала она его всегда как бога. В те времена единственное, что не всегда нравилось ему в Марине — ее обращение к нему с уменьшительным именем «Клавочка». И почему отец дал ему таксе дурацкое имя? В детстве Вахтомину не давали проходу: «Клавдия» да «Клавочка», но ведь не станешь драться со всеми, тем более, что он вообще не умел драться.

Марина Фабрициева, правда, вкладывала в это слово — «Клавочка» — столько нежности, что у Вахтомина язык не поворачивался обвинить свою любезную в том, что она смеется над, ним.

Как-то теперь она встретит его?

Между прочим, он действительно чувствовал себя мальчишкой рядом с Фабрициевой. Марина не только называла его «Клавочкой», но и много ворковала над ним: «Маленький мой», «Миленький мой», «Красавец мой» и т. д. Вахтомин вздохнул, вспомнив о тех замечательных праздниках, которые устраивали они вдвоем у нее дома. Конечно, Тамара Акимовна — великолепная женщина, но характер у нее… И внешностью Тамара Акимовна в выигрыше перед Мариной Фабрициевой. Зато Марина обходительнее, она всегда уважала Клавдия Сергеевича, а он, дурак, дал ей отставку ради «белой головки» — Тамары Акимовны (с некоторых пор он так и называл ее — «белой головкой»). Ведь он предчувствовал, что никаких таких отношений у него с Тамарой Акимовной не получится, что слишком она образованна для него и необычна внешне, что красота ее для другого предназначена. Вахтомин, конечно, заслуженный человек на комбинате, да ведь Тамаре Акимовне этого втолковать никак нельзя, потому что она в ответ на его похвальбу посмеивалась, чем вводила его в неловкое положение — ему казалось в таких случаях, что она ни во что не верит и думает, что он всегда такой хвастун. И не надо было ей ничего рассказывать, надо было только коротко отвечать на ее вопросы. Может, и принесла бы такая политика больше пользы. А теперь — что…

Теперь придет он сейчас к Марине, объяснит ей, что к чему, скажет: «Прости, угораздило меня не в ту степь податься, заслужил, — скажет, — я сильного презрения; но, — скажет, — не выгоняй меня, Марина…»

А когда увидел Клавдий Сергеевич Вахтомин вокзальные строения, сердце так и ушло в пятки. Во-первых, подумал Вахтомин о том, что Марина и говорить с ним не станет, или, напротив, такого наговорит, что перед людьми стыдно будет — она не постесняется людей, которые собираются в буфете. Одновременно пришла еще одна мысль: завоюет он снова сердце Марины Фабрициевой, но зато на веки вечные потеряет Тамару Акимовну — надеяться больше не на что будет… И от таких мыслей замедлил Вахтомин шаг, совсем было остановился, потопал об асфальт сапогами, чтобы стрясти с них пыль. И тут память услужливо подсказала Вахтомину, что Тамара Акимовна, можно сказать, по-настоящему выгнала его из своего дома, что даже в совместной жизни, если такая и наладится, Тамара Акимовна всегда будет стоять на защите его сыновей (что она уже продемонстрировала), а значит, никакого смысла нет в том, чтобы сомневаться в своем новом решении. Клавдий Сергеевич решительно пересек оставшиеся до буфета метры пути, распахнул дверь.