Евгений Емельянов - Хорошие люди

В свободное время Станислав читал, писал письма, гонял футбольный мяч — отделение на отделение, но свободного времени было очень мало. Почти полчаса рядовой Вахтомин пришивал воротничок, еще полчаса, уходило у него на писание писем, и уже не оставалось времени на то, чтобы успеть почистить пуговицы и пряжку ремня. Но вся эта солдатская жизнь — ранние подъемы, строевая подготовка, учебные тревоги, стрельбы, — вся эта жизнь казалась Станиславу никому не нужной игрой в солдатиков. Где-то кто-то делал большое и нужное дело, где-то кто-то по-настоящему защищал Отечество, а он, Станислав Вахтомин, и сотня таких, как он, молодых солдат, играют в войну и делают при этом умную мину.

— Товарищ старшина, разрешите обратиться?

— Обращайтесь.

— Товарищ старшина, какую пользу приносит наш учебный пункт стране?

— Что за идиотский вопрос, рядовой Вахтомин! Если бы вы, не спали на политзанятиях, вы бы знали… Рядовой Кривошеев!

— Я!

— Объясните рядовому Вахтомину, какую пользу нашему народу приносит Советская Армия.

— Какую — армия, я знаю, — начал говорить Станислав, но старшина сурово посмотрел на него, и он замолчал.

Рядовой Кривошеев четко выпалил:

— Доблестные Вооруженные Силы Советского Союза стоят на страже завоеваний Великого Октября!

— Это понятно, — сказал Станислав. — Я имею в виду, какую пользу приносит наш учебный пункт, когда то, что мы делаем здесь, легко можно было бы делать непосредственно в части.

— Рядовой Вахтомин, наряд вне очереди тебя устроит?

— Есть наряд вне очереди!

Впоследствии новобранцы узнали, что старшина не имел права наказывать солдат, которые еще не приняли присягу, услышав об этом, Станислав усмехнулся и махнул рукой: пусть его! Станиславу пришлось пойти в кухню и чистить картошку.

Учеба продолжалась…

— Рядовой Вахтомин, по-пластунски впере-ед… Марш!

— Рядовой Вахтомин, встать!

— Лечь! Заряжа-ай!

— Встать!

— Шаго-о-ом марш!

Армейская служба только началась, но она уже надоела Станиславу. Полгода солдаты не видели «гражданки».

Судя по письмам из дома, в Вахтомино за это время ничего не изменилось. Младший брат Юрка писал о том, что «все живы и здоровы, чего и тебе желаем». Без сомнения, письмо диктовала Юрке бабушка Варвара, которая и сама бы могла написать несколько строк, но почему-то никогда этого не делала. Впрочем, Станислав догадывался, почему: старушка боялась, что сделает много грамматических ошибок… Юрка писал: «Хорошо ли, Стасенька, ты питаешься в армии? Тебе сейчас нужно много калорий, поэтому не будь очень уж привередливым в пище. Передают тебе большой привет твои товарищи по работе…»

Почерк у Юрки неровный, буквы отстают одна от другой наподобие того, как уставший солдат отстает от строя; многочисленные ненужные завитушки, которые так любит младший брат, мешали прочтению письма.

А ночью ему снилась бабушка Варвара: она вошла в комнату и объявила: «А отец-то ваш женится!» — «У него уже есть жена», — хотел сказать Станислав и не смог.

Вместо своего голоса Станислав услышал голос дежурного по команде; голос звонко и радостно вибрировал:

— Па-а-дъе-омм!.. Трево-ога!

Через три-четыре минуты рота была выстроена перед казармой, и вскоре в полной боевой выкладке вышла из учебного пункта. Рота быстро миновала город. Проснулись собаки, которых здесь было великое множество, и дружно лающий хор долго еще преследовал колонну солдат.

Роту вел старшина Соколов.

— Раз-два, раз-два, раз-два-три! Шире шаг! Раз-два-раз-два!.. Еще шире! Бего-о-ом… марш! Раз-два, раз-два, раз-два!..

Сначала бежать было легко. Стояли морозные ночи, но морозу было не больше двух-трех градусов. Звезды на небе блестели, словно их почистили осидолом. Большой снег еще не выпадал; то есть, он много раз покрывал землю белым холодным ковром, но стоило выглянуть солнцу — и ковер моментально исчезал, словно его и не было!

— Рядовой Вахтомин, подтянуться!

«Старички» и местные жители рассказывают: зима здесь настолько теплая, что даже в декабре-январе снег не держится больше трех-четырех дней. Но и здесь случаются морозы под тридцать; правда, редко…

Бежать становилось все труднее и труднее. Только теперь Станислав начал ощущать тяжесть «выкладки» — вещмешка, противогаза, саперной лопаты, карабина. Стало трудно дышать. Казалось, еще несколько метров — и он выдохнется окончательно. Станислав по-прежнему был замыкающим — расстояние между ним и «хвостом» колонны постоянно увеличивалось.

— Рядовой Вахтомин, подтянуться!

В первые минуты было легко, потому что рота бежала вниз, под уклон. Но вскоре дорога начала горбиться — вниз-вверх — вниз-вверх, и невыносимая усталость навалилась на Вахтомина — он с трудом отрывал ноги от земли, словно их притягивало магнитом. Станислав вспомнил о младшем братишке, который бегал всегда легко и с большим удовольствием. Счастливый человек! В такие минуты Станиславу казалось, что в мире нет ничего важнее тренированного сердца, что «лишь тот достоин счастья и свободы», кто способен бежать и бежать круглые сутки, не останавливаясь и не задыхаясь… Станислав позавидовал и Юрке, и всем своим товарищам, которые бежали дружной спаянной колонной; только он один, рядовой Вахтомин, отстал на добрых полтора-два метра…

— Ша-го-ом… марш!

Уф-ф…

— Рядовой Вахтомин, в чем дело? — в голосе старшины Соколова звенит сталь. — Почему отстаете?

— Не знаю, товарищ старшина. Отстаю — и все. Я с детства плохо бегаю!

— Да? Ну ладно, я тебя научу, зайца обскачешь… Бего-ом… марш! Раз-два, раз-два, раз-два!..

Если бы сбросить вещмешок. И автомат. И бушлат. Если бы все это сбросить, можно бежать и бежать безостановочно на радость старшине Соколову, который снова оглядывается назад и громогласно приказывает:

— Рядовой Вахтомин, подтянуться! Раз-два, раз-два…

Снова — пик. Сердце рвется из груди, ему надоело сидеть в тесноте и в безвоздушном пространстве, ему хочется кислорода и простора. Все. Еще минута — и Станислав упадет. Спина бегущего впереди солдата удаляется все дальше и дальше; окружающее теряет свои формы и очертания. Не видно ни дороги, ни деревьев, ни огородов, которые только что тянулись по краям дороги. Осталась темная масса солдат, бегущих неизвестно зачем, остались только хриплые звуки, порожденные вдыхаемым и выдыхаемым воздухом, и барабанный топот ног, обутых в тяжелые кирзовые сапоги. Начало казаться, что он совсем один и что какая-то сила толкает его в спину, а ноги бегут сами по себе, потому что Станислав больше не может бежать — выдохся; пот струится по щекам, на голове под шапкой словно жарится яичница, воздух в грудь не поступает… Все! Все! Откуда-то издалека доносится голос Соколова, «Рядовой Вахтомин!..», но Станиславу теперь нет дела до этого голоса, он больше не боится его, никакой приказ не заставит Станислава сделать то, что он не в состоянии делать. Станислав сдернул с головы шапку — и только после этого осознал, что сдернул ее. Станислав замедлил бег и перешел на шаг — и только спустя мгновение увидел, что уже не бежит. «Рядовой Вахтомин!..» Станислав снял с плеча автомат и нес его в руках, как палку, не сознавая этого.