Владимир Мирнев - Нежный человек

– Откуда ты такие умные слова вычитал, алкаш? – спросила Галя Шурина.

– Это я-то алкаш? – поразился Коровкин и даже привстал, и его веселое, располагающее к балагурству настроение мигом улетучилось. – Я-то алкаш? Да вы что, девоньки? Опупели! Или что с вами, сознайтесь? Я выпил всего одну бутылку кислого лимонада, а две «Фанты» для вас прихватил. Дай, думаю, поделюсь с моими славными труженицами. На студента четвертого курса строительного института – такое наплести! Ну, слушай! Я такое не смогу перенести. – Мастер откупорил одну бутылку за другой и на глазах изумленных девушек безжалостно и с какой-то злостью вылил на землю содержимое и, залихватски свистнув, ушел, ругая своих новых работниц.

– Зачем ты так? – сказала Мария Шуриной. – Хорошего человека обидела. Будет теперь придираться к нам, житья не даст.

– У него, мастера твоего, Мань, нету на лице надписи: я – не алкаш!

– А разве есть: я – алкаш?!

– Так и ни этого нету, и того тоже, – рассердилась непонятно от чего Галина Шурина. – А чего ж ты защитницей выступаешь? Понравился? Так бери его себе с потрохами, а мне он нистолечко не понравился! Ей-богу!

К вечеру появился мастер; обиду он, видимо, уже забыл и теперь снова готов был пошутить, поиграть веселыми своими глазами, соображая, как бы рассмешить девушек, осмотрел с серьезным видом проделанную ими работу и покачал головою:

– Исторический аспект – да! Работу принимаю. И вам выношу серьезную благодарность и признание за глобальное освоение замечательной специальности маляра. Сейчас мы проведем перед закрытием занавеса божественного дня собрание профсоюзов на тему: историческая роль маляра в борьбе за свободу животных, томящихся в клетках зоопарка, и влияние ее на эволюцию животного и растительного мира.

Девушки, ни слова не говоря, направились в общежитие, благо ехать было всего две остановки на автобусе. Марии, оказалось, предоставили квартиру вместе с Шуриной, а та, узнав, что они будут жить в одной квартире, долго и беззаботно хохотала, а потом обняла Марию и сказала:

– А я тебя люблю, ты такая хорошая и добрая. Я тебя за это буду любить, как сестру старшую. Согласна?

– Конечно, – тут же призналась Мария, сразу объяснив, что пока будет квартировать у своей тетушки, желающей, чтобы племянница жила у нее, и Мария с гордостью рассказала, какая замечательная у Сапоговых квартира, обстановка невиданная, как среди этакой красотищи глубоко несчастна ее тетя Лариса, готовая за преданность и верную дружбу отдать самое дорогое, даже брильянты.

– Смотри, она тебе наследство оставит! – прыснула Шурина. – Будешь богатой, тогда меня угостишь вишневым вареньем! Согласна? А еще лучше – вареники с вареньем мне больше нравятся. Ужас как обожаю с вишней! Мне б и косметику не нужно, только б поесть вкусное. Как только я начну зарабатывать хотя бы сто рублей в месяц, куплю себе всего и буду день и ночь торчать на кухне. Я могу готовить. А ты?

– И я могу.

– А я особенно! – воскликнула Шурина и направилась на кухню. – Я как-то особенно, с трепетом. Не на коммунальной кухне чтоб, в своей. Ей-богу! Вот возьми ты хотя бы борщ украинский, по-киевски борщ! Чудо же! Ты когда-нибудь ела?

– Ела, – ответила Мария, удивляясь восторгу, с которым говорила Галя.

– А ведь его можно готовить по-разному, Машенька! По-разному! А вот то, что я приготовлю – вкусно и красиво даже, что ни с чем не сравнить.

– Вот выйдешь замуж и тогда наготовишься, – сказала Мария.

– Ни за что! Ты что! Я замуж никогда выходить не буду и ни за какие деньги меня не заставишь – замуж! Никогда!

– А кому ж будешь готовить? – удивилась Мария и с интересом посмотрела на свою подругу. – Себе разве? Себе неинтересно.

– Я ребеночка кормить буду, – подумав, ответила Шурина, торопливо оглядываясь. – У меня знакомая есть, старше меня, – шепотом продолжала она. – Завела ребеночка, живет с матерью и довольна. Хороший какой у нее ребеночек, чудо! Ради него можно жить на свете. А что еще нужно?

– Женщине, Галя, чуточку больше нужно, – ответила Мария. – Давай получим постель. А то я уйду скоро, сама будешь получать.

Мария села в троллейбус, помахала рукой Галине и поехала. Всю дорогу она думала о Галине. Вышла на нужной остановке. Солнце еще не село, и прозрачные розовые и желтые облака над городом медленно плыли, будто тоже устали за прошедший день. Кругом шумел, торопился народ, толпами устремляясь с работы домой, переполняя автобусы, троллейбусы, автомобили и метро, и трудно было сказать, от чего на улицах больше шума – от автомобилей или от спешащих с работы широкой рекой говоривших, кричавших, шаркающих по асфальту людей. Мария выбрала свободную телефонную будку и позвонила Топорковой. По голосу ей показалось, что Топоркова недовольна вчерашним вечером.

– Ты не заболела? – спросила Мария бодрым, веселым голосом, надеясь услышать подтверждение своим догадкам.

– Есть чуток.

– А сильно?

– Знаешь, Мария, сижу одна. Целый день собираюсь выбраться в Измайловский парк подышать, а никак не могу собраться. Ты что сегодня делаешь?

– Да вот к тете собралась.

– А а-а! К тете? Знаешь, Мария, подруливай ко мне, очень грустно стало после вчерашнего. Так тоскливо, так уж тоскливо, ну сил моих никаких нету.

– А с чего? – насторожилась Мария, со страхом ожидая, что сейчас Топоркова начнет жаловаться на иностранца.

– Да так. Ладно, иди к тетке, позвони завтра.

Мария повесила трубку и в раздумье, точно до нее никак не доходил смысл сказанного Аленкой, вышла из телефонной будки.

По дороге домой размышляла. О Топорковой, о ее жизни – и жалобный голос подруги так явственно прозвучал в ушах Марии, что она, остановившись на полдороге, подумала: «Топоркова, несмотря на отдельную квартиру, работу, прописку, многое еще другое, в сущности, очень несчастлива».

Тетя Лариса, отворив дверь, строго шикнула на взявшуюся было лаять собачку, пропустила племянницу и тут же удалилась на излюбленное свое место – кухню. Она была в раздражении; реденькие волосы торчали во все стороны, лицо бледное – от сильного негодования.

– Будь ты проклята, моя жизнь! – невольно прорвалось у нее, и тетя Лариса не по возрасту споро метнулась из кухни в спальню.

– Тетя Лариса, захворали? – встревожилась Мария, бросаясь вслед за ней.

– Кто? Я? Заболела! Почему ты так спросила? В чем дело, милочка? Тебя не устраивает моя квартира тоже, так вы все катитесь вместе с преподобной моей вертихвосткой и пиявкой, сосущей заживо из меня кровушку мою, катитесь во все стороны! Подальше! Я видеть вас не могу! Она думает, что раз она институт закончила, так сильно поумнела и перед нею врата златые и реки полные вина. Нет, милушка, поколышется! Понюхаешь, чем пахнет назем!