Владимир Мирнев - Нежный человек

– А с чего так?

– Я умру, и никто-то по мне не заплачет. Вот. Ты вон какая, а я же вон какой. Ноль без палочки. Ты, Машенька, не поймешь меня никогда, а в самом начале я думал: все просто, все у нас с тобой получится. А теперь понял: нет, не получится, никогда. Я не Наполеон, я всего лишь Коровкин. И я все понял в эту минуту исторической своей жизни. И зачем выдумывать жизнь, когда и так все ясно. Лучше сесть, как обычно, и почитать книгу, там все есть, все красиво, все как надо, только нет там меня, Машенька, а значит, наслаждаться я должен чужим счастьем. Вот, Машенька.

– Что? – испугалась Мария его голоса.

– Все! – крикнул Коровкин и бросил оземь свою кепчонку. – Обманывали меня всю жизнь. Все!

– Кто все? – спросила Мария, чувствуя, сейчас ему расскажет, что она не его обманывала, а себя, о том, как трудно ей было. Но неожиданно, когда он стоял перед ней растерянный и злой, взяла его за руку и проговорила: – Я уеду, Алеша, в отпуск, а потом, Алеша, может, я вернусь, а потом, Алеша, а потом… – от волнения не смогла досказать свою мысль, повернулась и побежала в общежитие, а Коровкин поднял кепку, подул на нее и уставился вслед Марии, пока она не скрылась за углом. Он радостно тыкнул и с такой силой кинул вверх свою кепчонку, что она упала на крышу общежития, и он домой уехал без кепки.

Надо было прощаться, и Мария заехала к Алене. Топоркова в новейшем американском халатике смотрелась изумительно, но выглядела озабоченной. Посмотрела на подругу, пробормотала:

– Мне б твои заботы.

– Ты отчего такая, Аленка, хмурая? – испугалась Мария за подругу, и напрочь устоявшееся ее чувство в незыблемости Аленкиного счастья покачнулось.

– Знаешь, я тебе скажу сразу, – отвечала Топоркова деловито. – Я не планировала ребенка, но я забеременела. Сообщила по наивности Мишелю, думала, что, знаешь, у них все в этом смысле легко, а он – против! Аборта! Пусть, говорит, будет ребенок, крепче меня любить станешь. Вот я и хожу, набираю веса в пузе. Хотела не послушаться, а он: «Если сделаешь, я разорву отношения».

– Давно?

– Уже третий месяц.

– А вы не расписались?

– В том-то и дело. Уж я чувствую, натерплюсь неприятностей с его происхождением. То его в одно место носит, то в другое, то у них поездки организовывает МИД по стране, то на юг, то на север. Все больше знакомятся с экономикой, ну, знаешь, для заключения торговых сделок с нашей страной. Правда, ему подарки дарят, и он привозит столько из поездок, нам с тобой таких не подарят. Но меня он любит и повторяет: без тебя жить не могу. И не сможет. В общем, нашла я себе про-бле-му! Ты уезжаешь, ты счастливая, дома побудешь. Ты вот так и поедешь?

– А как? – не поняла Мария.

– Слушай, Маня, ты прямо Москву опозоришь. И себя и меня. – Топоркова оглядела ее кофту, юбку, отошла, присмотрелась. – Слушай, ты бы себе поярче чего купила – юбку, с таким разрезом, чтобы твои белые, бледные ноги мелькали в вырезе – привлекают мужские глаза, – или джинсы с высокой талией и строчкой широкой напяль, знаешь, есть такие с ромбическим швом.

– Где их возьмешь, брюки-то?

– Ну, по такому случаю можно разориться, – рассердилась Топоркова, стала выискивать в платяном шкафу свои вещички и подавать подруге. – Бери! Мерь! Чего стоишь, как турок несчастный? Чего лупишь бельмы? Бери и мерь! В твои годы-то можно шевелить не только глазами, но и мозгами в своей коробочке. А то год прожила в таком городе, где все под рукой, и в чем прибыла, в том и домой заявится. Нищета, скажут! Да на тебя в Поворино будут пальцем показывать. Особенно этот твой бывший, шизик, мужем который звался. Ты что? Ты, я вижу, очумела от новой жизни, Маня?

– Да уж очумела не в ту сторону, – тихо отвечала Мария, держа вещи Топорковой в руках, соглашаясь с ней, но в то же время отлично понимая, что брюки, юбки подруги малы ей.

– Напяливай! – приказала Топоркова, победоносно глядя на Марию, и тут же бросилась на раздавшийся в передней звонок – ожидала Мишеля. Увидев Машу, Мишель заулыбался и так – весь сияя, держа торжественно букет белых роз – подошел к ней, галантно поцеловал руку, и глаза его снова заблестели особенным, прозрачным блеском.

– Добрый день, Маша.

Мария ответила, все еще держа в руке Аленкины вещи. От его голоса, взгляда стало приятно.

– О! Что такое у вас в руках, Маша? – спросил он, присматриваясь и узнавая знакомые вещи.

– Видишь, Мишельчик, Маня уезжает в отпуск на родину, в чем приехала, так в том и едет домой, – проговорила озабоченно Аленка, присматриваясь к новому костюму своего Мишеля, – на нем красовался артистически блестящий фрак, белоснежная сорочка с пышным жабо, лакированные туфли на высоком каблуке. – Скажи, ведь засмеют! Особенно будет смеяться бывший муж. Честное пионерское! Мои тряпки ей малы. Попробуй примерь, Маня, их. Попробуй.

– Ты совсем сдурела, при человеке? Куда мне их мерять, когда и так видно: малы.

– Мишельчик, ей американские джинсы пойдут, – обратилась Алена к иностранцу.

– О, я понималь, – оживленно заговорил Мишель, оценивающе оглядывая Марию, как бы стараясь определить размер. – Вам нужен сорок восьмой размер американский джине. Определил! О! Я понималь!

– Сколько будет стоить, я отдам, – схватила Мария сумочку, доставая оттуда кошелек, набитый отпускными деньгами, не веря еще, что и у нее будут свои настоящие джинсы, которые, как все признают, ей очень пойдут.

– О! Деньги потом, деньги завтра, милая Маша. Я вам, милая Маша, маленький сюрприз сделаю.

– Нет, никаких подарков, делайте их Аленке, а мне не надо, – резковатым голосом ответила Мария и посмотрела на подругу. – Сколь они стоят, я отдам все до копейки.

– О да! Понималь я. Джинсы американские со строчкой и фирменными украшениями стоят двести пятьдесят рублей, – отвечал недовольно Мишель сухим, потрескивающим голосом.

Мария не ожидала такой цены, соображая, что маловато будет отпускных. Цена, которую назвал Мишель, конечно, очень завышена, и стоить такую цену джинсы не могут и никогда столько не стоили. И Мария, растерявшись, присела, чтобы не видеть искрящихся, прозрачных глаз иностранца, потому что уже высказала свою явную заинтересованность и готовность купить джинсы, и ее охватил стыд.

– Я подумаю, я завтра скажу, – пробубнила она Аленке с мольбой, медленно опуская свою сумочку. Подруга все поняла, молча приняла Машину просьбу, а Мишелю сказала:

– Мишельчик, ты завтра тащи сорок восьмой и рост четвертый, у нее сейчас денег маловато, в отпуск же едет, там нужны будут большие расходы.

– Нет, – соврала Мария. – Деньги есть, дело не из-за денег. – Она стала рыться в сумочке, чувствуя, как покраснела. – У меня денег-то полно.

– О да! Я понималь. Однажды меня вызывает один очень важный государственный человек и говорит: Мишель, одолжи мне денег, а то я проигрался в пух, как говорят, и прах!