Владимир Мирнев - Поздняя птица

– Скажи, Вася, – спросил председатель, волнуясь, – скажи, Василий, кто такой дедушка Григорий?

Старик с любопытством уставился на мальчика, Федор подвинулся поближе и ждал, что же он скажет, а мальчик, удивленный и заспанный, моргал и ничего не говорил.

– Кто? – спросил отец.

– Дедушка, – ответил мальчик.

– Знаем, дурачок, что дедушка. А еще кто? Кем он был?

– Он не родной дедушка, а родной, Копылов, умер.

– Хорошо. А еще кто?

– Старенький старик, один живет.

– Знаем мы это. Говори дело: кто еще?

– У него козел есть, а ни у кого нет такого, чтоб папку с ног сбивал.

– А еще?

– А еще он очень замечательный, как ты, папка, говоришь всегда.

– Так-так, иди, Василий. Я смотрю, ты прямо спишь, во сне прямо нам отвечаешь, шасть спать. Одни глупости знаешь, и все.

Мальчик ушел.

– Через сто лет, даже раньше, чтоб мне провалиться сейчас под землю, будут сказки о тебе сказывать, Григорий Ксенофонтович. Будет новый Тургенев, он все сделает. Он великий человек. Одно сказать – земляк! Я сам из того же села, что Тургенев, оттуда родом.

Помолчали.

– О чем говорить будем? – спросил председатель.

– Обо всем, – сказал Федор, чувствуя себя счастливым, как никогда. – Обо всем нужно говорить. Только о серьезном.

– Как же, – поддержал председатель, – мы народ серьезный. Вот жизнь будет через несколько многих лет. Замечательная жизнь!

– Это да, – поддакнул Федор.

– Вот тогда Тургенев скажет свое слово. Верно говорю? Ты любишь Тургенева? Как же его не любить?

– Я Базарова люблю, – ответил Федор. – Я его двадцать восемь раз читал, особенно некоторые места. Где стреляются там, читал? А там, где он рассуждает, а? О жизни? Во! Ну, знаешь, это, конечно, знаешь, оё-и!

– Подожди, Федор, Базаров – это не родственник Семена Тихоновича, бригадира?

– Не знаю.

– Раньше писатели брали героев из своих сел, может, они его предков взяли. Это сейчас все про выдумку пишут, а тогда нет, не было этого. Я Тургенева, Федор, не читал. Впрочем, в детстве было. Я уже девять лет книги не читаю. Если только по одной в год. Некогда. Работа. В четыре утра встаешь, а в десять – одиннадцать вечера домой приходишь. Часто позже. Наш бух книги любит. Грамотный, черт, образованный. Все знает. Говорит так, что мороз по коже пробирает.

Неожиданно погас свет. Голова старика клонилась вниз, к столу. Он засыпал. На Федора тоже нашла сонливость, и он не слушал председателя, который все еще говорил, глядел сонными глазами на старика, на месяц.

– Василий, Василий! Где мать? Неужели коров так долго доит? – крикнул председатель. Дети не отвечали: они спали. – От черт, – пробормотал председатель сам себе. – Свет потушился. Фу, черт, как без глаз! Как же быть со строительной бригадой? Неужели лесу не достану? Не дадут, обормоты. Федор! – крикнул он. – Раньше много леса было?

– А? – сонно спросил Федор.

– Спит-спит, – показал председатель на старика. – Скажи, неужели ты не счастливый? А? Только честно? И не был?

– Я? Конечно, был. Элементарно был. Первый раз – это когда в детдоме дали компот, нам давали по праздникам. Напился от пуза и выше. Смешно это, но так было. Все у нас тогда были такие счастливые. Всегда чай-чай, а тут на тебе – компот! Потом девочка у меня красивая была – опять же радость. Потом шофером стал. Опять же радость. Радость – один в кабине.

Старик поднял голову, огляделся.

– Домой-домой, – сказал он.

– Целу ноченьку мне спать было невмочь, – проговорил председатель, открывая дверь. – Целу ноченьку мне спать было невмочь… Ох-ох, эх-эх, спать было невмочь…

Председатель смолк и, повздыхав, закурил, уставясь в клочковатое от туч небо. Старик и Федор постояли во дворе и тихонько направились домой.

Воздух дышал грозой, но дождя не было; выпавший из туч месяц осветил плоскую улицу с ворохами щебня, с маленькими, кое-где посверкивающими невесть откуда появившимися лужищами, прикорнувшими у заборов ветлами и скамеечками. И их, двоих, медленно идущих к пруду.

Рано утром появился председатель. Сильно хромая, опираясь на костыль, вошел без стука в избу. Федор еще спал. Старик готовил завтрак на загнетке. Тяжело отдуваясь, председатель сел и закурил. Федор проснулся.

– Ты, пред, больно рано. Чего так, а?

– Я уже не могу спать. Будешь меня, Федор, возить? Какая у тебя машина?

– У меня машина – зверь, ЗИЛ-130. Тигр, как в Америке!

Наскоро поев, Федор завел машину.

– Григорий Ксенофонтович, – говорил, идя и оглядываясь на козла, председатель, – я, кажись, обо всех вас знаю, а? Правильно говорю? Но о бухе нашем ничуть не знаю. Презрительный и отчужденный, с претензиями. А у меня к нему претензий больше нет.

– Он тоже нервный, как и ты, – сказал старик. – Но он нервный в себе, а ты наружу.

– Что же лучше?

– Кто его знает, а все-таки наружу лучше, потому как он бухнет от злости.

– Он на Федора замахивается, он говорит, хватит, мол, ему работать, не нужен теперь. Поехали, Федор, в правление.

– Это ни к чему, – ответил старик и поглядел на Федора. – Пусть живет.

Бухгалтер был уже в правлении. Он стоял у открытого окна.

– Здравствуйте, – буркнул он, сел за стол и начал считать.

– Я о тебе ничего не знаю, – сказал председатель. – Ты меня извини, что я вчера хотел сильно стукнуть тебя. Понимаешь, я был злой, как этот… Федор, как ты назвал свою машину?

– Тигр!

– Вот-вот, как тигр. Я жалею, что у меня специальных зубов нет, съел бы я тебя, бух. Честное слово. Ты злой, хоть и вежливый. Как Гамлет итальянский.

– Товарищ председатель, поезжайте на птицеферму, – официальным тоном оборвал его бухгалтер.

– А что там?

– С курами происходит безобразие, зоотехник плачет. На птицеферме, куда приехали Федор и председатель, стоял куриный гвалт, горланили, дрались петухи.

– Наталка! – крикнул председатель.

Из небольшого деревянного сарайчика вышла заплаканная худая девушка в белой кофточке и в белом платке. Чистое ее детское лицо было наивным и трогательным, худенькие плечики вздрагивали от плача.

– Наталка, что это такое? Что ты за зоотехник такой? Зоотехники разве плачут? Где птичница?

– Уехала.

– Куда это уехала?

– На базар. Ей деньги нужны, крышу чинить. Она провалилась у нее, а вы денег не даете.

– А ты чего ревешь? Ты же начальник. Чего ревешь, пример курам подаешь?

– Я не знаю, чем их кормить, они голодны с вечера.

– Ой, Наталка, скоро год, как работаешь, а не знаешь, чем кормить птах. Комбикорм куриный есть?

– Нет, нет его, ничего нет.

– Зеленка есть?

– Мало ее очень.

– Есть гречка, Наталка. Рыбный паштет мы купили неделю назад, а кладовщик нас с тобой прибьет, если мы его склад не освободим от паштета, сухое мясо возьми, обрат, чтоб водой не поить курей, бери отходы, ведь уборка идет, а ты говоришь: нечем кормить. Что же зимой ты будешь петь?