Владимир Мирнев - Поздняя птица

– У нас пыли много. Я сама жила в деревне Багданчики. Там тоже пыль. Летом из деревни многие отправляют детей к родственникам в Орел, потому что пыль кругом. Техники много. В таком маленьком колхозе, как наш, девятнадцать автомашин, а тракторов двадцать девять. Кошмар! А что вы молчите? – спросила у Федора.

– Конечно, не молчу.

– А что делаете?

– Думаю, – ответил Федор, – думаю, что вы сказали. Серьезно. Я этого всего не заметил.

Подъехали к птицеферме. Федор сел под ветлой и уставился на зоотехника. Она бегала, разносила что-то в сите. Воздух струился, будто плавился. Куры бродили среди берез, ветел, среди обвалившихся стен старой дворянской усадьбы.

– Здесь раньше находился конный завод, – сказала она, поводя рукой вокруг. – Лошадей экспортировали только в Англию. Шестьсот лошадей было у помещика. Сбежал он, то ли посадили его.

Подошел председатель.

– Ознакомились? – спросил он весело. – Замечательно. Нашел в лесу куриное яйцо. Выпил.

– Да, – сказала Наталка, – отлично. Сырые яйца пить нельзя. Тем более колхозные. У вас дома кур хоть отбавляй.

– Я не пью, а тут не сдержался. Наталка, сдавать сколько штук яиц по плану?

– Сто двадцать тысяч штук!

– А сдали, Наталка, сколько?

– Восемнадцать тысяч. Можем сдать еще максимально сорок тысяч штук. Максимально!

– Ох-ох, – встал председатель. – Нога разболелась у меня.

Федор с председателем поехали на пасеку. Миновали скошенные луга, остановились на кукурузном поле. Председатель, не выходя из кабины, посмотрел на работающих женщин и хлопнул дверцей. Женщины перестали полоть и уставились на машину.

– Кто-й там? – крикнула одна из них. – Какой там начальник – дилектор! Идить чаевничать кукурузой!

– Вы что, бабы? – высунулся из машины председатель. – Чего орете? По мужикам соскучились?

Подошла невысокая, кряжистая женщина, с узкими голубыми глазами, в красном платке. Она ловко отбросила тяпку, сняла платок.

– А если так, – засмеялась она. – Мы разве ж не люди? Бабоньки, чего мы на него глядим? Чего? Хватай Митрича – и под солнце!

Женщины бросили полоть, подошли к машине. Председатель стал на подножку и многозначительно кашлянул.

– Почему такое, кричать? – спросил он. – Работаете хорошо! За это всенародное спасибо скажем. Но надо, бабоньки, работать еще лучше. Так говорю? Так. Работа – такое дело, которое нужно. Работа – фундамент всего.

– А мы не так работаем? – спросила женщина в красном платке. – Мы на тебя, Митрич, много удивлены.

Председатель смутился, потрогал свою больную ногу и опять сказал:

– Мы тоже удивлены, как вы работаете в жары хорошо, но можно еще лучше.

– А как, может, покажешь? – хихикнула старушка, маленькая, худенькая, в синем пиджачке и в шерстяном платке, хотя жара стояла невыносимая и со всех градом катил пот. Старушка сказала и спряталась за спину высокой женщины.

– Я, бабоньки, показал бы, да спина у меня радикулитит, а нога у меня треснутая.

– Ну, а еще чего? – спросила женщина в красном платке. – Мы чего, мы не работаем? Чего ты на нас сегодня в ударе? Начальство заело, аль жена взбучку дала? Чего ты об нас так убеспокоился?

– А вы так, – спрыгнул председатель с подножки и взял тяпку, поплевал на руки, оглядел всех и начал полоть. Вначале припадал на больную ногу и полол медленно, а потом втянулся в работу, тяпка замелькала-замелькала, вокруг председателя вздулось облачко пыли, и он быстро двинулся вперед, оставляя после себя взрыхленные ряды земли. Женщины медленно шли следом; Федор соскочил на землю и тоже наблюдал за работой председателя, и ему казалось, что он начинает понимать, почему председателя все уважали. Тот работал яростно, стремительно, только всверкивала под солнцем тяпка. За полчаса дошел до края поля и назад. Он тяжело дышал, с него градом катил пот.

– Давай на пасеку, Федор. Устал. Ты видал, как я работал? Попробуй ты так? Не сможешь. Я долго тренировался, чтобы не ударить лицом в грязь. Я на прополке любой бабе не уступлю. Иначе нельзя – осмеют. Это же бабы. Если бы не нога, я бы еще быстрее шел. Завтра посмотришь, как будут говорить. Митрич, мол, председатель – и умеет, а ты – это они на своих мужей будут кричать. Вот я и тренировался. Давно шофер? – спросил он спустя полчаса, когда устал смотреть на раскаленный воздух.

– Конечно. Пятый год пошел. Дав-но-о.

– Нравится? Дюже нравится али так?

– Не работал, если б так.

– Вот скажи, Федор, только честно. Честно скажи. Скажешь?

Федор внимательно посмотрел на председателя, решая, к хорошему тот это сказал или к плохому. Председатель замолчал, достал из кармана блокнот и попытался что-то записать, но машину сильно трясло, и он положил блокнот обратно.

– Как тебе зоотехник пришлась? – спросил председатель. – На вид вроде такая цаца, тихонькая, а внутри – огонь! Она тебе говорила что-нибудь? Ну так, чего-нибудь такое, об чем-нибудь дюже интересном или еще как? Рассказывала, как она, соплячка, меня трахнула?

– Ну.

– Вот же сука! Трахнула так! Да на людях!

Федор резко затормозил машину, выскочил из кабины, открыл дверцу.

– Вылазь, – сказал он глухо председателю. – Вылазь. Неча.

– Не здесь, Федор, давай на пасеку. Я скажу тебе когда, – не понял его председатель.

– Вылазь давай, я с вами не поеду. Ехай пехом, потом поднимай шмон, мне все равно. Вылазь!

– Ты чего? – удивился председатель, становясь на подножку, моргая и решительно ничего не понимая.

– Не имеешь права, пред, оскорблять девчонку.

– Чего-то не понимаю. Говори до конца.

– Наталку.

– Ага, вот что! Я оскорбил? Когда такое было, говори, никогда я ее не оскорблял.

– А сейчас ты как ее назвал?

– Может, слово какое сорвалось нехорошее, но я ее не оскорблял. И такое не говори. Я за нее сам кого хочешь выпорю, надаю так, что с двух метров родственников не узнаешь! Чепуха какая! Изничтожу напрочь того!

– Ты ведь сказал, пред!

– Ничего я не говорил. Врешь ты! Скажи, какое слово?

Федор сказал.

– Я! – вскрикнул председатель. – Врешь, такой-сякой! Ты сам сказал это. Как ты посмел о ней так подумать? Бандит! Прохвост с большой дороги. Я тебе покажу!

Председатель удивительно ловко схватил Федора за ворот рубахи.

– Это ты о ней такое сказал? Я о тебе, Федор, по-другому думал, а ты вот как? Я тебя знать не хочу, я тебя видеть не желаю. Прочь с дороги!

Председатель спрыгнул с подножки и, сильно хромая, пошел по обочине. Федор растерялся. Через минуту ему показалось, что действительно ослышался и возвел напраслину на человека. Посомневавшись, ругнул себя на чем свет стоит, поехал вслед за председателем.

– Садись, пред, – сказал он.

Председатель глянул на него, ничего не сказал и продолжал ковылять по обочине.