Павел Нилин - Знаменитый Павлюк. Повести и рассказы

Нонна Павловна впервые сейчас заметила, что девушка не только упрямством, но и лицом похожа на отца. У нее так же выдаются скулы. И она, пожалуй, не такая уж красивая, как подумалось вначале. И подбородок у нее не женский, а скорее мужской, тяжелый. И глаза с каким-то стальным оттенком. И странное дело — родной тетке было даже приятно сейчас думать, что в красоте ее племянницы обнаружились, в сущности, серьезные ущербины.

— Ну ладно, — махнула рукой Нонна Павловна, — спорить не будем. У меня что-то заболела голова.

— А школу нашу не хотите посмотреть? — спросила Настя.

— Нет, это уж лучше завтра.

— Завтра я уезжаю, — вздохнула Настя.

— Разве завтра? — пошевелила тонкими, выбритыми бровями Нонна Павловна. Но не огорчилась. Даже не постаралась сделать вид, что огорчилась.

Племянница теперь была неприятна ей. Нонна Павловна пожалела вдруг, что подарила Насте такое роскошное платье. Достаточно было бы подарить кофточку. А ожерелье уж совсем не к чему было дарить. Просто глупо...

Все задолго до приезда было тщательно рассчитано Нонной Павловной. И какие подарки надо привезти. И сколько денег на них надо затратить. И какое впечатление эти подарки должны были на всех произвести. И какая польза ей самой будет от этой поездки в родные места, где она хорошо и недорого отдохнет, дешевле, чем в любом доме отдыха.

Она еще в конце зимы списалась с сестрой, все выяснила, все обдумала. И все как будто именно так и пошло, как она хотела. Но сейчас ей вдруг показалось, что нет, не все хорошо пошло. Платье не надо было дарить этой своенравной девчонке. Да и приезжать сюда, пожалуй, не надо было. Едва ли она тут хорошо отдохнет.

Настроение Нонны Павловны окончательно испортилось. На самом деле разболелась голова. Это, может быть, еще и от жары. Попробуйте вот так, после дальней дороги, побродить по солнцепеку!..

Вернувшись в дом, она опять прилегла. Но отдохнуть ей не давали какие-то мутные мысли. Вот именно мутные, невыразимые. Вспомнилось детство, юность. Все как-то путалось в памяти, в душе нарастала неясная тревога.

В таких случаях действительно хорошо уснуть. Нонна Павловна закрыла глаза, но задремать не успела — во дворике вдруг послышались мужские веселые голоса и в доме сокрушенно заговорила сестра:

— Вот так всегда, вот так всегда! Ничего заблаговременно не скажет, назовет народу. А я только что с работы. Ничего не готово...

Нонна Павловна вскочила, посмотрелась в зеркало и огорчилась, увидев заспанное лицо. Не спала, а лицо заспанное.

Она быстро потерла щеки сильными ладонями, потом попудрилась и пошла к сестре, гремевшей тарелками у плиты.

Даша все еще сердилась на мужа, будто бы без предупреждения назвавшего столько народу. Но не похоже было, что она сама не готова к приему гостей. Она уже обрядилась в новое, приятно шуршащее платье с белым круглым воротником, гладко причесала волосы, притянув их к затылку, где образовался красивый, пышный узел. 4 Нет, лицо у нее еще свежее, крепкое, только сильно обветренное, — посмотрела на сестру Нонна Павловна. — Если дать ему уход... Но где уж там. .

Даша повязалась передником и стала нарезать на замасленной кухонной доске холодное вареное мясо.

— Давай я тебе помогу,— предложила Нонна Павловна.

Опоясавшись полотенцем, она принялась резать свеклу, картошку, огурцы и лук. Огурцы она разрезала сначала вдоль, потом косо, поперек, и укладывала на тарелку сердечком.

— Так готовят в ресторанах, — объяснила она сестре, прислушиваясь к мужским голосам за окном.

Голоса эти заметно возбуждали ее. Все, что она говорила теперь, называя мудреные салаты и соусы, какие готовят в московских ресторанах, было как бы рассчитано на мужчин, что ходят под окнами. И беспричинно смеялась она тоже с расчетом на них.

Но мужчины все еще не входили в дом. Хозяин им показывал, как он по новому способу окапывает посаженные в прошлом году яблони. Не каждую в отдельности окапывает, а как бы все вместе: прорывает вдоль яблонь канавы, которые он под зиму зальет особым удобрением.

В комнату вбежал запыхавшийся Витька и сообщил матери, что дедушка не придет.

— Ему, говорит, сапоги починять надо. А на нее, он говорит, и так нагляделся. Нет, говорит, в ней ничего ненаглядного...

— Молчи ты, молчи, поросенок! — закричала на него мать.

Но он уже все сказал. И Нонна Павловна все поняла. Дедушка — это отец Филимона. Гордый старик не хочет видеть ее. Однако Нонну Павловну это не сильно огорчило. Она слегка нахмурилась и тотчас же опять повеселела, заметив входящих в двери гостей.

Удивительно интересно смотреть на людей, которых не видел лет двадцать или больше! Все изменились. И Нонна Павловна, конечно, изменилась.

— На улице встретил бы и ни за что не признал бы, — пожал ей руку обеими руками колхозный кузнец Поярков, Федька Фонарь, как его дразнили в детстве за широкое румяное лицо и рыжие волосы. Волос у него осталось мало, и лицо словно усохло в кузнице у горна.

— И я бы не узнал, — оглядел Нонну Павловну Бурьков Прокофий. На войне он оставил ногу и теперь стучит и поскрипывает протезом.

— Неужели я уж такая старенькая? — засмеялась Нонна Павловна, удивленно поднимая тонкие брови.

— Нет, еще ничего, — похвалил ее взглядом Павел Чичагов, красивый, рослый, одетый прямо-таки по-московски: галстук яркий, темно-красная сорочка, серый, ловко скроенный костюм. — Все, как говорится, при вас, все детали на месте...

Вот это, пожалуй, главное. Вот это и наполняет Нонну Павловну женским торжеством.

За столом она, естественно, оказалась в центре всеобщего внимания. Да ведь и собрались-то все в честь ее приезда.

— Ну, москвичка, рассказывай! — уставился в нее взглядом старик Жутеев, подперев свое лисье личико шершавой ладонью. — Рассказывай, послушаем! Интересно.. .

— Давайте сперва выпьем, — поднял графин Филимон. И поглядел многозначительно на Нонну Павловну. — За тебя, Настя. За твои, что ли, успехи...

Нонну Павловну как обожгло этим взглядом. «Наверно, он все еще меня любит», — пронеслось в ее голове. И он показался ей красивее, чем утром. Чуть выдающиеся скулы, пожалуй, нисколько не портят его лица, они даже придают ему еще больше мужественности. Нонна Павловна вдруг вспомнила сильные руки, обнимавшие ее когда-то. Руки его, кажется, стали еще сильнее. Плечи какие! Он весь как литой. И седина, заискрившаяся в черных волосах, не старит, а как бы оттеняет силу и зрелость этого крупного мужчины. Ах, Филимон, Филимон...

Она, привстав, как все, чокнулась сначала с сестрой, со всеми гостями и уж после всех, опустив глаза, с Филимоном.

Гости зашумели после первой же стопки. Вскоре пошла вторая, третья.