Борис Изюмский - Море для смелых

А на окраинах выросли корпуса новых химических заводов, жилые кварталы собственных «Черемушек» на месте бывшего «Шанхая».

Может быть, именно в этом сочетании почти курортной безмятежности с напряженным заводским ритмом и состоит своеобразие Пятиморска?

Да, он и прежний и другой. Для Леокадии совсем иной еще и по тому, что в прошлом году умерла мама.

Брат Севка после окончания средней школы пошел работать на химкомбинат, а потом приехала в родной дом и Леокадия.

Ее отношения с Багрянцевым еще задолго до возвращения в Пятиморск как-то иссякли сами собой. Первую трещину они дали после одного по меньшей мере странного разговора. Игорь Сергеевич накануне блистательно защитил диссертацию, и они вдвоем сидели в ресторане. Багрянцев был возбужден, выпил несколько рюмок коньяку.

— А все же вершин ума, как ни крути, достигают мужчины, — вдруг заявил он. — Удел слабого пола — заботливость и материнство.

— Не маловато ли вы нам отводите? — в упор посмотрела на него Леокадия.

Он спохватился, сказал, что на нее это не распространяется, потому что она — человек особого склада. Но оговорка прозвучала неискренне, а оскорбительное слово было произнесено.

Позже Багрянцева на два года послали через ЮНЕСКО в Индию — читать лекции в Делийском университете. Сначала он писал Леокадии довольно часто, потом все реже и, наконец, вовсе умолк. А возвратился каким-то чужим. Поговаривали, что собирается жениться на дочери работника посольства. Может быть, и сочиняли; скорее всего просто отвык от Леокадии. Да и она не искала встреч, поняв, что это было не настоящее, раз не выдержало испытание временем и расстоянием. Видно, раньше она немного нравилась Багрянцеву, и он находил удовольствие во встречах со студенткой, преклонявшейся перед его умом, но истинного чувства, того, что не боится долгих разлук, у Игоря Сергеевича, конечно, не было.

У нее же, как понимает она сейчас, это было увлечение незаурядным человеком.

Да в состоянии ли она вообще полюбить? Такое, вероятно, не каждому дано…

Как порой неожиданно меняется русло жизни… Неожиданно для всех и для тебя самой. Девчонкой мечтала стать архитектором, потом увлеклась химией. А на четвертом курсе университета, когда проходила педагогическую практику в окраинной школе, в пятом классе, вдруг осенило: да она же прирожденный воспитатель! Именно это — ее настоящее и единственное призвание…

Все началось с ученика Сатановского — «орешка», о котором только и слышно было в учительской.

Более близкое знакомство Леокадии с ним произошло при несколько необычных обстоятельствах. Как-то во время практики шла она мимо ухабистого спуска к реке. Дети затеяли здесь опасное катание: садились в санки и мчались вниз, подпрыгивая на колдобинах чуть ли не на метр. Среди лихих наездников был уже немного знакомый Леокадии по ее пятому классу Сатановский. Он собирался снова съехать с горы, когда Леокадия, подойдя ближе, сказала, что кататься здесь не следует и пора идти в школу. Сидя верхом на санках, Сатановский посмотрел на нее насмешливо:

— Вам самим слабо съехать, вот вы и запрещаете!

В детстве Лешка вытворяла фокусы и похлестче: обливала водой на морозе коровьи ляпанцы и на них, кружась, съезжала с обрыва к морю.

— Трусите? — издевался Сатановский.

Окружившие их мальчишки с презрением смотрели на нее.

Леокадия отодвинула Сатановского от санок, боком упала на них и помчалась вниз.

Сатановский встретил ее почтительным возгласом:

— Сила! — и пошел в школу.

Но окончательно «орешек» поддался несколько позже.

Сатановский дежурил по классу. В перемену, выгоняя учеников в коридор и размахивая металлической цепочкой, он слегка задел ею обидчивого Блохина. На уроке физики Блохин, сидевший рядом с Сатановским, встал и заявил учителю, Николаю Ивановичу, что его сосед все время что-то поет и мешает слушать. Физик, толком не разобравшись в обстоятельствах дела, но памятуя о дурной репутации Сатановского, выгнал того из класса. У дверей класса Леокадия и увидела безвинно пострадавшего. Он рассказал все, как было, и Юрасова поверила ему. На перемене она подошла к Блохину.

— Ты наговорил на Сатановского! — гневно обрушилась она.

Застигнутый врасплох Блохин не стал отпираться.

— А почему он ударил…

— Иди сейчас же в учительскую и скажи правду Николаю Ивановичу. И в классе признайся, что обманул… Иначе это сделаю я.

Блохин подчинился, а Сатановский стал верным оруженосцем Леокадии Алексеевны, требовал, чтобы класс на ее уроках «тише мухи сидел», потому что «ей могут за нас двойку поставить и выгнать из университета».

После всех этих происшествий Леокадия решила остаться в школе «по совместительству» пионервожатой. Позже ей дали отменную характеристику. Просто неловко было читать: и волевая, и энергичная, и верит в Человека, и справедливая, ну прямо Макаренко космического века!

Да, еще одно обстоятельство повлияло на решение Леокадии стать воспитателем. В этой школе химию преподавала изумительный мастер — Клавдия Семеновна. Она сумела придать «химический уклон» всей школе, и ее ученики поступали на химфаки, называли себя менделеевцами, во всем, даже в изяществе одежды, старались подражать любимой учительнице. Когда Юрасова поделилась с Клавдией Семеновной сомнениями: на производство идти или в школу? — та сказала, слегка картавя:

— Разве в школе мы не можем быть очень полезны нашей химии? И если по своему душевному складу вы чувствуете, что именно это — призвание и счастье, кто бросит в вас камень?

Но камни бросали!

В их группе на химфаке поднялся страшный шум. Саша Захарова кричала:

— Ты что, рехнулась? Променять производство на детский галдеж?

Павлик Громаков все спрашивал сочувственно, как у внезапно заболевшей:

— Ты хорошо подумала?

А в Пятиморске Григорий Захарович сокрушенно назвал ее предательницей, Стасик Панарин прямо рассвирепел, а Верочка — теперь уже не Аркушина, а Сибирцева, потому что вышла замуж за приехавшего к ней с Кубани учителя, — обняла подругу ласково за плечи:

— Ах ты, синечулочница моя!

Один папа отнесся к этому спокойно.

— Лишь бы ты наконец-то нашла себя.

— А я нашла! — убежденно ответила она.

И вот оказалась в Пятиморской восьмилетней школе-интернате и уже второй месяц преподает химию, работает воспитательницей 6-го класса «Б».

Когда-то, возвращаясь с шамекинской практики, Лешка мечтала заняться наукой о материалах будущего, создавать «вторую природу».

Но разве ребятишки — это не материал будущего? Разве не создают они, воспитатели, новую человеческую природу?

А все-таки в чем-то, совсем немножко, опасения Веры не беспочвенны. Ей, Леокадии, уже почти двадцать пять лет. Воистину — старая дева, и никаких, так сказать, перспектив. Впрочем, один воздыхатель здесь объявился. Да вон, кажется, он. Шествует к школе собственной персоной. Разглядим-ка вас издали, товарищ Генирозов.