Андрей Островский - Напряжение

— Может быть, брюки и рубашки он сначала понес на барахолку? — предположил, подумав, Шумский.

— Хорошо, допустим, что так. Рынок когда закрывается?

— В шесть часов.

— А в шесть он был еще дома…

— Дома? Откуда тебе известно? Это еще надо проверить.

— Тогда, может быть, он шел не на рынок, а в скупочный пункт или, скажем, в комиссионку?

— Это не меняет дела. Они закрываются в восемь часов. Какая разница — в шесть или в восемь? Ты прав, если ему, скажем, не удалось продать вещи, то он, конечно, не потащился бы в сад с тяжелым портфелем, а занес бы его домой. Тем более что и живет-то он неподалеку…

— Тогда возможен такой вариант, — сказал Изотов, присаживаясь на край стола Шумского. — Красильников идет с вещами к кому-то, кто его ждет…

— К женщине?

— Не знаю, либо к женщине, либо к мужчине, сейчас это не имеет значения. Но человек куда-то уходит и оставляет записку: «Дома буду в двенадцать часов», Красильников ждет…

— С семи до двенадцати? — улыбнулся Шумский. — И потом идет на свидание?..

— Мы же не знаем, — возразил Изотов, — что Красильникова ждали именно в семь часов. Время может быть любое после семи — в девять, в десять…

— Да, но тогда обычно в записке не пишут — ушел в семь, буду в двенадцать. Кому какое дело, когда ты ушел, важно, что будешь в двенадцать. А уж если «случилось так, что я должен был уехать к семи», то, стало быть, Красильникова ждали в семь или даже в шесть тридцать, а он опаздывал. Ну ладно, ладно… Вообще-то тут что-то есть. Давай, Витя, развивай свою мысль.

— Ну вот. Найдя записку, Красильников пошел домой, по пути встретил знакомую женщину или познакомился с какой-нибудь девицей…

— Это уже никуда не годится, — замахал руками Шумский. — Встретил женщину, а заодно и своего убийцу. Просто так, случайно…

— Минутку, — не сдавался Изотов. — Не встретил, а Красильникова ждала женщина, с которой он договорился о свидании. Даже, может быть, шел с ней к тому человеку, рассчитывая, что пробудет у него недолго, а она подождет где-нибудь на улице. Ну а дальше твоя версия с обманутым мужем…

— Ловкий ты парень. Но тогда при чем тут записка? Она могла быть, могла и не быть. Возникает несколько вопросов: какую роль во всей этой истории играет записка? Что делал Красильников с семи до двенадцати ночи? Пять часов гулял со своей возлюбленной, а убийца все это время ходил за ними по пятам? Сомнительно. Если он все же ждал до двенадцати, то, следовательно, у Красильникова была веская причина ждать. Какая?

— Да, вопросов много, — проговорил Изотов. — Как всегда.

Шумский побарабанил пальцами по столу.

— Ну вот что. Версии есть, надо добывать факты. Ты сейчас пойдешь в общежитие, Сергея я отправлю на завод. Узнайте все о Красильникове: когда последний раз был на заводе, дома, его характер, привычки, склонности, знакомства — словом, все. А я займусь записной книжкой.

Заводское общежитие занимало пятиэтажный корпус новой постройки. Изотов вошел в вестибюль. Две полукруглые лестницы с грубыми бетонными перилами вели к раскрытым настежь дверям, возле которых сидела вахтерша, щуплая бойкая старуха с крикливым голосом. Час был вечерний, хлопали поминутно входные двери, мимо старухи взад и вперед шастали люди.

— Нету Кошельковой, сказано ведь русским языком — нету. Когда придет, тогда и пущу… — кричала старуха. — Токмаков, не будет тебе ключа, твой сосед уже третий потерял, разиня… Как? А вот так: дверь ломать придется… Ну ладно, попробуй от тридцать второй, может, подойдет…

— Мне бы повидать коменданта, а? — вкрадчиво, с располагающей улыбкой спросил Изотов и положил руки на деревянную загородку, отделявшую вахтершу от прохода.

— Коменданта? — переспросила вахтерша, бросая изучающий взгляд на Изотова. — Вам он зачем? По личному делу?

— По личному.

— Чей-нибудь родственник или знакомый?

— Родственник.

— Чей же? — Изотов увидел в тусклых, некогда серых глазах старухи любопытство. — Я тут всех знаю, не первый год сижу.

Два парня, гогоча и гикая, пронеслись мимо Изотова, едва не сшибив его с ног, перемахнули через ступени и выскочили на улицу.

— Во кобели, во кобели, — укоризненно качала головой старуха. — Хоть бы ноги поломали… И воспитывают их, и в театры водят, и телевизор-то им купили — все нипочем. Балбесы… Ну и чей же ты родственник?

— Красильникова Гоши.

— М-м, — неопределенно промычала вахтерша. — Красильникова… А чегой-то я его не припоминаю? Высокий такой, да? Видный…

— Ну во-от, — разочарованно проговорил Изотов, — а говоришь, что всех знаешь.

— Помню, помню, из шестьдесят девятой, Гоша. Ничего парень, положительный, тихий, не матерится. Ты говоришь — не помню. Я помню тех, кто в глазах рябит. А ваш Гоша — нет: переночует, и целый день его не видно. Его и сейчас вроде бы нет. А ты откуда приехал? Издаля? И чего тебе комендант? Подожди, сам придет.

— Слушай, бабуся, хватит меня допрашивать, — все так же улыбаясь, но настойчиво сказал Изотов, — организуй-ка мне коменданта, быстренько. Мне он нужен по очень важному делу.

— Ну обожди тогда… Мишустина! — крикнула она проходящей по коридору женщине. — Найди-ка Федор Петровича, тут товарищ его спрашивает.

— К вам попасть, как на военный завод, — сказал Изотов.

Старуха развела руками:

— Порядок такой. Не будет порядка в общежитии — знаешь что получится? Не приведи господь…

От нечего делать Изотов прочитал афиши, приколотые к доске, пожелтелый от времени распорядок дня, висящие тут же записки о найденных вещах и обернулся на строгий недовольный голос: «Кто там меня спрашивает?» Седой мужчина неторопливо сошел с лестницы. Изотов, избегая лишних вопросов, тихо сказал, что он из уголовного розыска. Комендант засуетился, стал обходительным, повел Изотова за собой.

— У нас, конечно, всякое бывает, — говорил комендант, заискивающе поглядывая на Изотова, и в голосе его улавливалось беспокойство. — Народу много, текучесть кадров большая. Сегодня работает, завтра уже уволился, за всеми не углядишь…

Они прошли длинный коридор, по которому бегали ребятишки; из кухни неслись запахи щей, жареного мяса, в умывальной шумела вода. Поднялись по внутренней лестнице.

— На первом этаже у нас семейные, на втором — женщины, потом опять семейные, а уж выше — мужчины, — объяснял комендант, борясь с одышкой.

Он стукнул костяшками пальцев в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел. В комнате было четыре кровати, посередине стоял стол, захламленный вещами и остатками еды. Небритый парень в расстегнутой нижней рубашке опустил ноги с постели, вопросительно посмотрел на коменданта.

— Спал, что ли? — вместо приветствия сказал комендант.