Андрей Островский - Напряжение

Чупреев потер высокий лоб, чертыхнулся про себя за наивность и стал прощаться.

Худая, молодящаяся женщина из областной филармонии Софья Романовна говорила ласковым усыпляющим голосом:

— Не волнуйтесь, найдем вашу Ольгу Николаевну, найдем, — и перебирала тонкими пальцами замусоленные картонные карточки. — Вот, пожалуйста, Ольга Николаевна Бирюкова, исполнительница старинных романсов. Ах, как она поет, если бы вы слышали! Ей-богу, не хуже Вяльцевой. — Софья Романовна приложила руку к сухой груди, закрыла глаза и пропела томно, фальшиво:

— Что-то божественное… Когда она поет, слезы навертываются, хочется рыдать. А голос какой! Густой, чистый… Контральто.

— Мне нужны цирковые артисты, — напомнил Чупреев.

— Да, да, простите, я совсем забыла. — Софья Романовна забегала пальцами по карточкам. — Так… Ольга Николаевна Бюлова — речевик. Не годится. Ага, Ольга Николаевна Вагнер. Это как раз то, что вам нужно. Правда, на афишах она Ватышева, но я думаю, вам это безразлично. У нее муж Тышкевич, они выступают вместе в оригинальном жанре под одним общим псевдонимом. Откровенно говоря, я не поклонница фокусов, хотя публика их обожает. Не терплю обмана, даже ничтожного, а тут один сплошной обман. Но не буду грешить: работают они безупречно.

Софья Романовна знала всех и о каждом имела свое твердое мнение, которое разрушить, казалось, уже невозможно.

Чупреев записывал:

«О. Н. Вагнер (Ватышева), 1927 г. рожд., оригинальный жанр, замужем;

О. Н. Горячева, 1928 г. рожд., гимнастка, замужем;

О. Н. Кузьменко, 1918 г. рожд., музыкальный эксцентрик, замужем;

О. Н. Разумова, 1930 г. рожд., акробат, незамужняя;

О. Н. Щеглова, 1926 г. рожд., канатоходец, замужем…»

— Скажите, а могу я узнать, где находились эти люди в какой-то определенный день — скажем, двенадцатого — тринадцатого мая?

Софья Романовна задумалась, поджав тонкие губы, сказала:

— Пожалуй, нет. Во всяком случае, это чрезвычайно сложно. У нас ведь актеры перекати-поле: все время в разъездах — одни здесь, другие там, иногда месяцами, третьи готовят программу… Так что выяснить, где они находились в какой-нибудь день, можно, наверное, только в бухгалтерии, подняв денежные документы.

— Значит, надо поднять документы, — решительно сказал Чупреев. — Проводите меня в бухгалтерию.

Вечером он вернулся в управление и принялся обрабатывать записи. Отламывая хлеб и запивая молоком прямо из горлышка бутылки — то и другое прихватил по дороге, — он листал странички потертого блокнота с выписанными ровным почерком фамилиями. Возле номера — крестик. Крестик, обведенный зеленым кружком, означал потребность личной встречи, черным — дополнительную проверку в адресном столе, красным — полную неясность. И лишь когда справа от фамилии появлялись сведения, которые его интересовали, Чупреев либо вычеркивал все, либо оставлял, заканчивая строку жирным восклицательным знаком.

— Работаем? — сказал Изотов, входя. — В поте лица своего добываем хлеб насущный?

— А что же еще остается делать, — отозвался Чупреев, дожевывая. — Хочешь подкрепиться?

Изотов отломил корку, допил остаток молока. Чупреев пододвинул ему блокнот.

— Цирк… — сказал Изотов, перелистнув страницы.

— Вот именно, цирк, — усмехнулся Чупреев. — Столько возни, а пока все один пшик.

Изотов зевнул, стер ладонью выступившие слезы, сказал лениво:

— Ничего, ничего, терпение и труд все перетрут… Пошли-ка лучше домой, думать надо на свежую голову.

— Какое там — домой… Я сейчас еду в Москву, в Главное управление цирками. Может быть, хоть там что-нибудь прояснится.

В Москве список разросся еще на несколько листков, но после отбора Чупреев оставил, и то с большими сомнениями, лишь Симову. Ольга Николаевна Симова, гимнастка, одна из сестер Симовых, 1933 года рождения, была на гастролях в Ленинграде, но была за несколько месяцев до того, как появился в городе Красильников. Кроме того, Симова была незамужняя, а Красильников говорил Гайдулину, что их застал в гостинице муж.

Чупреев вызвал соседа Красильникова по общежитию, предполагая в протоколе неточность. Гайдулин, встревоженный повторным вызовом к следователю, улыбался заискивающе, говорил ровным приглушенным говорком долго и повторяясь. Выходило все так, как и было записано в протоколе Шумского.

Разочарованный разговором, Чупреев снял колпачок с ручки, посмотрел на часы и, проставив время на пропуске, размашисто подписался.

— А не врал Красильников про эту артистку? — спросил он, глянув исподлобья на плутоватую физиономию Гайдулина.

— Хе-хе, — заулыбался Гайдулин, показывая щербатые зубы. — Кто ж его знает, может, и врал. Мало ли кто что языком треплет по пьянке. Проверять мне ни к чему, у меня своих болячек навалом. Но разговор такой был — это точно. — Гайдулин похлопал себя по груди.

— Ну а вы-то сами как думаете? Мог он соврать? Вы жили вместе. Были ли случаи, когда он вам что-нибудь рассказывал, а у вас возникало сомнение: врет парень, заливает.

Склонив голову набок, Гайдулин поморгал хитрыми глазами, потом вздохнул и сказал:

— Что-то не припоминаю. Подумать надо. Я вам позвоню, если что-нибудь такое вспомню.

— Ну хорошо, идите, — сказал Чупреев и проводил его невидящим взглядом.

Только сейчас Чупреев остро ощутил нехватку знания характера, личности Красильникова. Опытный Быков сразу отметил это. В самом деле, что известно о Красильникове? Общие, внешние черты. Шумский, Изотов и он, Чупреев, приняли на веру показания Гайдулина, которые, по всей видимости, были правильными. Но ведь сам Красильников мог придумать всю эту историю с цирковой артисткой. Однако людей с буйной фантазией, придумывающих события, которые не происходили с ними в жизни, выделяют сразу. Этим людям не верят, хотя с удовольствием и слушают их рассказы, над ними потешаются, их называют трепачами, и именно эта черта становится главной при характеристике человека. Если Гайдулин не смог вспомнить нечто подобное, то, следовательно, Красильников не был таким. Но Красильников мог исказить, переиначить, перенести в другое время и место происшедшее с ним, а возможно и с кем-нибудь иным, действительное событие. Может быть, цирковая артистка вовсе не цирковая? Или вообще не артистка? Возможно, встреча была, но не в Ленинграде, а в Минске, где он проходил службу в армии?

Не веря в успех, Чупреев все же решился на последний шаг — попробовать отыскать Ольгу Николаевну по записям в гостиницах.

Две недели он почти не бывал в управлении. С утра, прямо из дому, отправлялся в гостиницу, листал сданные уже в архив толстые книги и, обалдевая от промелькнувших за день имен и фамилий, возвращался поздно вечером домой. Иногда звонил в управление: