Сергей Снегов - В полярной ночи

— Хорошо, — сказал он, смеясь, — ходатайство ваше я принимаю, беру ваших пришельцев из каменного века под свою руку. У меня, кстати, и работа для них есть — пойдут в опытный цех, там, пожалуй, лучше всего им ознакомиться с производством.

Она вся засветилась от радости.

— Спасибо, — сказала она, протягивая руку. Большие, синие, с темными ресницами глаза впервые прямо взглянули ему в лицо. В красивом, низком голосе звучала признательность. Она крепко сжала его ладонь.

«Хороша, ничего не скажешь! Не удивительно, что в тебя все тут влюбляются!» — подумал, он насмешливо, обманывая себя этой насмешливостью: его взволновали и голос ее и крепкое, ласковое пожатие руки.

— Ну что же, — сказал он, стряхивая с себя действие ее голоса и прикосновения, — дела, кажется, мы закончили.

Она спросила лукаво:

— Вас это огорчает?

Он нахмурился. Ему показалось, что она угадала его волнение. И так как это волнение было неприятно ему, он сказал сухо:

— Нет, меня это радует: мне ведь нужно к Сильченко. — И он сделал шаг к двери.

Она испугалась, что он уйдет.

— Вам рано, Михаил Тарасович, никто ведь не вышел с заседания. У меня к вам еще одно дело, я задержу вас совсем ненадолго. Я уже сказала вам, что заведую учебным комбинатом, по специальности я педагог — вот и пришлось заняться.

— Хорошая специальность, — одобрил Седюк.

— Самая отвратительная специальность! — воскликнула Караматина возмущенно. — Все хвалят педагогическую работу, но никто не хочет преподавать. Наши инженеры просто бегут от учебного комбината.

— Это неточно. Не все. Что до меня, например, то я не бегал.

Караматина испытующе смотрела на него.

— В самом деле не бегали?

— Ни разу, — ответил Седюк.

Это была правда — он никогда не уклонялся от преподавания, так как никто никогда не просил его преподавать.

— В таком случае все в порядке! — радостно сказала Караматина и вытащила из кармана полушубка пачку исписанных бумаг. — Вот список будущих рабочих медеплавильного. Все это молодежь из сибирских сел, на заводе они никогда не работали. Общие предметы они уже проходят, но по специальным нет преподавателей. А по электрохимии, электропечам, основам металлургии даже нет программы. Вы, как главный инженер завода, должны только утвердить эти программы, но я прошу вас их составить, — кроме вас, этого никто не может сделать в Ленинске.

— Ну, знаете, я сейчас очень занят, — возразил он.

— А они совсем не заняты, — настаивала она. — И их сто шестьдесят человек, это ваши будущие рабочие, вы заинтересованы в том, чтобы они знали свое дело. Вот здесь тематический план, — она сунула ему в руку отпечатанную на машинке бумажку. — Тут сказано, сколько часов отводится на каждый курс, недостающие программы отмечены галочками. Их немного, всего пять.

— И впрямь немного, — усмехнулся Седюк, пряча план. — Ну, хорошо, через недельку будут вам программы.

— Что вы! — испугалась Караматина. — Нужно сегодня, в крайнем случае завтра.

— Ни сегодня, ни завтра не будет, — отрезал он. — Днем я занят, вечером еще больше занят, а ночью сплю.

Она согласилась:

— Спать вы должны. Но ведь это ваши люди, и они сидят без дела, — Теперь она смотрела на него умоляюще, дотронулась рукой до его плеча. Ему показалось, что в глазах ее вспыхивают и погасают насмешливые огоньки.

— Вы всегда применяете такие недозволенные приемы, как вот это умоляющее выражение? — спросил он грубо. — Сильнодействующее средство, против этого и возражение сразу не подберешь.

— Значит, завтра? — сказала она деловито.

— Ну, завтра. Теперь, надеюсь, все? Она улыбнулась.

— Нет, не все, Михаил Тарасович. Вы только что сказали, что не бегаете от преподавания. Дело в том, что вам нужно не только составить программы, а и прочитать все дисциплины по этим программам.

Седюк громко расхохотался. Она несколько секунд крепилась, потом не выдержала и тоже засмеялась. Они стояли в самом конце коридора, смотрели друг на друга и, не говоря ни слова, хохотали.

— Толковая дипломатия! — сказал он, успокаиваясь. — Сначала вы обработали меня психологически, выжали признание, что я не боюсь педагогики, а потом запрягли в учителя! Ну и фрукт же вы, милая девушка!

Она возразила серьезно:

— Может, и фрукт. Вы стали бы не только фруктом, но и овощем и грибом, если бы вам пришлось работать в таком ужасном учреждении, как учебный комбинат. Все хвалят, все хлопают по плечу, а настоящей помощи ни от кого нет: никому нет дела до каких-то учеников, все заняты более важными делами!

— Ну ладно, — сказал он великодушно, — преподаватели вам будут доставлены готовыми и в надежной упаковке. Не ручаюсь, что все специальные дисциплины буду вести я, но учитель по каждому предмету найдется. Это я вам обещаю. Сейчас все?

— Дела все. Но теперь я снова спрошу вас: неужели вы так-таки меня не помните?

Удивленный, он покачал головой. — А мы с вами разговаривали, — упрекнула она его. — Смешную историю про человека, всегда попадавшего впросак, я до сих пор помню. И как старые металлурги празднуют пуск новой печи — неужели и этот свой рассказ вы забыли? Это было на квартире у вашей жены.

Он смутно припомнил высокую пожилую даму, приходившую в гости к его теще. Дама приводила свою дочь — некрасивую, худую девочку лет тринадцати, очень застенчивую и молчаливую. Нынешняя Караматина совсем не походила на ту некрасивую девочку.

— Да неужели это вы! — воскликнул он. — Та девочка была совсем маленькая… Нет, пожалуй, верно, ее тоже звали Лидой.

Караматина рассмеялась.

— Детишки подрастают, разве вы не знали? А я сразу подумала о вас, когда назвали вашу фамилию. И я знала, что вы инженер-металлург. С тех пор прошло восемь лет, но я помнила ваши рассказы и шутки — вы ведь тогда со мной всерьез не разговаривали.

— Я лет на десять старше, в том возрасте это была существенная разница, — сказал он, шутливо оправдываясь.

Они попытались вспомнить общих знакомых, но их оказалось очень мало. Она рассказала, что ее мать умерла шесть лет назад. Отец часто уезжал в длительные, по году, командировки, воспитывала ее тетка, строгая и недобрая женщина, жить с ней было трудно. Потом Караматина поинтересовалась, как провел эти годы Седюк и где его жена. Он отвечал кратко и уклончиво. Он не любил рассказывать о своей жизни.

— Приходите к нам, Михаил Тарасович, — попросила Караматина. — Мы ведь с вами старые знакомые!

Он пробормотал, что непременно придет, как только разгрузится от неотложных дел, сейчас же придет, — это будет через неделю, может быть немного раньше.

Из кабинета Сильченко стали выходить люди — заседание кончилось.

Уходя в приемную, Седюк дружески кивнул головой Караматиной. Она начертила рукой в воздухе восьмерку. Он понял, что это означает: завтра, восьмого сентября, программы должны быть готовы. Он засмеялся упорству, с каким она добивалась своего. «Вот тебе и старая знакомая, — думал он, входя к Сильченко, — как-никак почти приятельница! И характер — своего всегда добьется! Как ловко она каждый раз укладывала меня на обе лопатки. Шутить с ней по-старому уже не придется — опасно! Это ничего, что она пригласила, — ходить нужно пореже!»