Сергей Снегов - В полярной ночи

Грузовик круто завернул за выступ, и Сильченко понял, откуда берется незамерзшая земля. Они объехали холм и вдруг увидели что большая его часть уже вынута. На ровную площадку шли железнодорожные рельсы, два состава под парами грузились свежей землей, и машинисты свистели, подавая следующую платформу. Еще не снятая половина холма нависала над площадкой крутым обрывом. Два экскаватора, негромко рыча и вздрагивая, легко вгрызались трехкубовыми ковшами в обрыв, поднимали полные ковши и сбрасывали их на платформы.

— Подожди меня, — сказал Сильченко шоферу. — Придется тебе, друг, померзнуть здесь на холоду, а я пройдусь по площадке. Потом поедем на ТЭЦ.

— Какие могут быть холода в Заполярье! — сказал неунывающий шофер. — Меня не проймет, а машина укутана в ватник, тоже не замерзнет.

Сильченко вышел из кабины и подошел к месту работ. На каждую платформу грузилось два ковша земли. «Не менее ста пятидесяти кубометров в час, — быстро подсчитал в уме Сильченко. — Интересно, как они справляются с транспортировкой?» Он потрогал землю — несмотря на мороз, она была мягкая, теплая, влажная. Машинист экскаватора, высунув лицо в окно кабины, с недовольным видом следил за Сильченко. Сильченко спросил с волнением — ему еще продолжала казаться невероятной вся эта картина:

— Как грунт, хорошо берется?

— Ничего грунт, работать можно, — равнодушно ответил машинист, видимо не узнавая начальника комбината. — Электрики разогревают хорошо, земля мягкая. Не в грунте сила — транспортировка отстает.

— Сильно отстает?

— Посудите сами. К каждому экскаватору прикреплено только два состава. — В голосе машиниста слышались возмущение и обида. — Мне наполнить состав только четверть часа времени, а он пока смотается, пока разгрузится, проходит час. Так две трети времени простаиваем. Конечно, можно бы копать целину, подготавливать рыхлый грунт — мы так сначала и пробовали. Не выходит — разрыхленный грунт сразу же схватывается на морозе, лучше его один раз брать. Кроме того, учтите — во время прогрева все кругом оцеплено, близко подойти нельзя. Вот и получается, что работаем день за три.

— Давно работаете?

— Дней двенадцать. Смотрите, какую гору своротили! А дали бы размаху, уже и планировку закончили бы.

В конце тропинки, замыкая ее, стоял «балок», собранный из старых фанерных ящиков и жести. Сильченко пошел прямо к нему. «Балок» состоял из одной темной и тесной комнаты. В нем стояли две скамьи, некрашеный столик с телефоном и репродуктором, у стены поднимался щит с приборами и аппаратурой дистанционного управления. На скамье, уронив голову на стол, сидел человек и крепко спал. Сильченко потряс его за плечи, но он не проснулся. Вдруг зазвенел телефон, и человек, словно только и ждал этого звонка, разом схватил трубку.

— Алло, слушаю! — крикнул он, и Сильченко узнал Седюка. — Да, я… Приезжайте, если хотите, Валентин Павлович, но я сам уже все проверил. Дело у Лесина в самом деле идет к концу — осталось не больше двух метров разогретого грунта… Да, да, вы правы, сегодня нужно пускать новый разогрев.

Седюк положил трубку и вопросительно посмотрел на начальника комбината.

Сильченко приветливо протянул руку.

— Большие дела у вас тут происходят?

Только теперь Седюк узнал его. Сильченко присел на скамью.

— Ну, рассказывайте, Михаил Тарасович!

Седюк стал рассказывать, Сильченко слушал его не перебивая. В комнату, тяжело ступая и шумно дыша, вошел Дебрев, за ним показался Лесин. Тесная комната сразу стала еще теснее. Обычно хмурое и настороженное лицо Дебрева выражало живую радость. Он крепко потряс руку Сильченко.

— С приездом, Борис Викторович! И с приездом, и с прилетом. — Он расстегнул ворот меховой куртки и присел на скамью рядом с Сильченко. — Полчаса назад разговаривал с Зарубиным по телефону, он кое-что сообщил о ваших каралакских приключениях. Так как же с цементом, Борис Викторович, неужто весь вывезли?

— Весь, до последнего мешка! Дебрев с облегчением вздохнул:

— Ну, гора с плеч свалилась. Самое тяжелое у нас здесь — это цемент.

Сильченко повернулся к Лесину:

— Я вижу, у вас попросту блестящие достижения, Семен Федорович. А помнится, на совещании вы сомневались, удастся ли усовершенствовать электропрогрев.

Слова Сильченко были приветливы, сам Сильченко улыбался. Но Лесин не любил, когда ему напоминали о том совещании. Все, словно сговорившись, тыкали ему в лицо речь, которую он тогда произнес. Неприятно было и то, что Сильченко заговорил об этом в присутствии Дебрева. Лесин сдержанно возразил:

— Я строитель, Борис Викторович, а не работник научно-исследовательского института. Одни открывают новые пути, другие строят. Мое дело — строить, а не открывать.

— Боюсь, просто нам работать в эту зиму уже не удастся, — задумчиво сказал Сильченко. — Сначала придется открывать, а потом строить, Они вышли наружу. Было всего три часа дня, но уже темнело. В сумраке с горы несся переметаемый ветром снег. Сильченко поднял воротник — ветер резал лицо. Дебрев встал к ветру спиной.

— Вот она и наступает, наша полярная ночь, — негромко, ни к кому в отдельности не обращаясь, проговорил Сильченко и, запрокинув лицо, долго, испытующе вглядывался в вершины нависших над площадкой гор: над ними еще мерцало какое-то неясное, розоватое сияние — отблеск уже исчезнувшего солнца.

— Борис Викторович, вы сегодня увидите поселок, погруженный в арктическую тьму, — сказал Дебрев. — Если тучи разойдутся и обещанное метеопапашей Диканским полярное сияние наконец состоится, будет даже красиво. А сейчас вы куда? Может, съездим на площадку ТЭЦ? Звонить не будем, нагрянем неожиданно!

Машина Дебрева стояла у самого «балка». Сильченко посмотрел на нее и пошел в другую сторону. Дебрев удивленно окликнул его:

— Вы не туда, Борис Викторович! Сильченко ответил:

— Я на минутку — подписать шоферу грузовика путевку, а то завгаражом взгреет его.

Радость, с которой Дебрев встретил вернувшегося Сильченко поблекла уже на второй день. Начальник комбината не просто принял от него временно занятый им кабинет и директорские права, но подробно перечитывал каждый изданный им приказ и требовал объяснений и обоснований. Дебрев и сам не всегда контролировал свои поступки и не терпел придирчивого контроля со стороны. Он сидел насупленный и злой и следил сердитыми глазами за Сильченко который неторопливо перелистывал папку распоряжений. Папка была пухлая: нагоняи нерадивым работникам сменялись выговорами, выговоры превращались в угрозы, угрозы приобретали материальный облик следственных комиссий. — не было уголка в Ленинске, куда бы не заглянуло бдительное око Дебрева, не было работника, которого бы не настигла его карающая рука.