Ярослав Галан - Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

В 1939 году, когда Европа уже находилась в огне войны, Мишуга получает из Берлина инструкцию: «Будьте более осторо­жны!» Теперь связь с «Мощью» он поддерживает уже не не­посредственно, а через нацистского сотрудника львовского «Де­ла» в Риме Евгения Онацкого. 10 октября 1939 года Онацкий шлет Мишуге письмо, в котором дает ему новые директивы и добавляет: «Эти директивы направлены вам непосредственно отделом пропаганды германского министерства».

Оккупация Польши гитлеровцами обострила аппетит Мишуги и компании. Для окончательного закабаления польского народа и подготовки нападения на Советский Союз гитлеровцам были необходимы воспитанные Коновальцем, Сеником и Мишугой кадры шпионов, палачей, террористов. Националистический сброд стремглав бросился в Европу. Покидает также США «генерал» Курманович, впоследствии командир дивизии «СС- Галиция». Римский агент гестапо Онацкий вскоре оповещает Мишугу: «Генерал Курманович теперь начальник Гродненской округи».

Далее Онацкий рисует перед Мишугой и его друзьями радужные перспективы: «Все украинские националисты могут теперь без каких-либо затруднений получить административные места в Западной Галиции, ибо немцы не доверяют полякам да и сами поляки не желают идти на такие должности».

Не пожелал и Мишуга сесть на такое место, хотя и по другим менее принципиальным соображениям, нежели поляки. Интересы гитлеровской Германии требовали, чтобы Мишуга оставался в Америке.

По мере того как возрастали оборонные силы США, росли также и требования Берлина к Мишуге. Одной только берлинской пронацистской пропаганды уже было недостаточно. От Мишуги требуют более конкретных действий. Редактор «Свободы» про­являет себя дисциплинированным наемником. И вот 3 февраля 1941 года, за несколько месяцев перед нападением японцев на Пирл-Харбор, Мишуга помещает на страницах своей газеты детальную инструкцию о том, как надо делать бомбы и взрыв­чатые вещества для диверсионных актов. Вот короткая выдержка из этой инструкции, процитированной авторами «Тайной войны против Америки»:

«Обычный хлопок, такой, из которого, к примеру, делают наши сорочки, может быть превращен во «взрывчатый хлопок», если добавить к нему вышеупомянутую «азотную смесь». Под ее воздействием химический состав хлопка изменяется, и он становится взрывчатым. Одна из разновидностей «взрывчатого хлопка»— пироксилин».

Казалось бы, фатальный для держав оси конец войны должен был заставить присмиреть сброд из школы Коновальца — Сеника — Мишуги. Но едва стихли пушечные залпы, как мишуги снова повылезали из нор и руками бандер продолжают дело, начатое Коновальцем и покаранным в свое время справедливой пулей — Сеником-Грибивским. Правда, берлинский хозяин этой международно-шпионско-диверсионной братии вышел из строя, однако его место заняли другие хозяева — те самые, кто потока­ми крови заливает сегодня Грецию, те самые, кто методы Гим­млера применяет в наши дни на живописных островах Индонезии. Убийцы-профессионалы понадобились организаторам массовых убийств, и они становятся пригодными для них везде, где интересы капиталистических клик требуют потопления в крови освободительных чаяний народов.

Но теперь уже не тридцатые годы и не начало сороковых. Разгром держав оси — этих непревзойденных мастеров тоталь­ного террора, тотальной диверсии — довольно-таки радикально изменил политическое лицо земного шара, и меньше, значительно меньше осталось на нем стран, которые могли бы стать жертвами как великих, так и малых международных аферистов.

Вместе с тем возросла, неизмеримо возросла сила демократи­ческих стран, и эта их сила — моральная и физическая — дает им возможность решительно и окончательно ликвидировать все жалкие попытки наемников «пятой колонны» возвратить вчераш­ний день.

1947

Мое «знакомство» с фашизмом началось двадцать четыре года тому назад, в библиотеке Венского университета. Ее тради­ционную торжественную тишину неожиданно нарушило что-то похожее на цоканье копыт табуна неповоротливых баварских жеребцов. Толпой, не снимая шапок, в зал вошли молодчики с толстыми суковатыми палками в руках. Эти палки сказали нам обо всем: они были символом, эмблемой, украшением и оружием первых австрийских адептов Гитлера — студентов Агрономи­ческого института (в большинстве помещичьих сынков).

Вожак шайки, высокий, рыжий, в пенсне на вздернутом носу, крикнул надорванным фальцетом:

— Алле юден мюссен гераус. (Все евреи должны выйти).

Через несколько минут библиотечный зал опустел: в знак протеста против дикой профанации «альма матер» из него вышли почти все присутствующие.

Этого будущие эсэсовцы не ожидали. Побледневшие от злос­ти, они молча стояли у дверей. Кто-то крикнул: «бей», и воздух засвистел от нескольких десятков палок. Осатаневшие молодчики не щадили никого. Разбивали себе головы мужчины, скатываясь стремглав с мраморной лестницы, обливались кровью женщины. Все это происходило под свист, хохот и вой торжествующих двуногих бестий.

Когда последняя жертва ударилась головой о перила лестни­цы, бестии выстроились по четверо и двинулись солдатским шагом по университету. Знакомый фальцет взвизгнул: «Вахт ам Райн», и ватага заревела.

Этого «Вахт ам Райн» я не забуду никогда.

Прошло несколько недель. Я получил новую возможность за­глянуть в лицо фашизма, на этот раз уже в стадии его осущест­вления. Почтовый пароход Неаполь — Палермо причалил к молу столицы Сицилии как раз в день выборов в первый фашистский «парламент». Я увидел ту лее картину, что и в Неаполе, Риме, Флоренции и Венеции: сверху резали глаза пестрые флаги, с оград, заборов и столбов кололи их еще больше пестрые плака­ты с голыми субъектами, которые должны были имитировать старинных римлян. Особенно бросалось здесь в глаза одно: невиданное до сих пор множество полиции всех калибров — городской, военной, «национальной». Даже живописные караби­неры прохаживались не по двое, как это было спокон веков, а целой толпой. Казалось, что все Палермо ко дню выборов оделось в полицейские мундиры.

В маленьком отелике на Кватро Канти также не было от них покоя. Едва успел я помыться, как комнату наполнили военные, полицейские. Тучный человек в штатском попросил у меня паспорт. Увидя в нем слово «Полонь» (Польша), человек под­нял вверх залихватски закрученные усы цвета сапожной смолы.

— Ваш паспорт подделан. В нем вместо «Болонья», стоит какая-то «Полонья».

Я, неизвестно в который уже раз в этой стране, начал лекцию о том, что, кроме итальянского города Болонья, есть еще в Европе страна, которая называется Польша, не успел закончить, как внизу, почти под самыми окнами раздалось несколько револьвер­ных выстрелов. Мой брюнет присел на корточки, побледнел и гаркнул что-то наподобие команды. В секунду вся шайка, с брюнетом в арьергарде, метнулась изо всех сил вниз по лестнице на улицу.