Ярослав Галан - Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Румега вытирает пот со лба.

Румега. Вы очень нетерпеливы, господа...

Помыкевич. Всевышний нам дарует, ибо все это для сиротки, для ее блага...

Румега. Но я ведь еще живу, господа!..

Помыкевич. Мы и это учли, отче депутат!

Дзуня. Как ревностные католики мы считались с возмож­ностью чуда и признали в соответствии с этим поместить в за­вещании примечание, что только в том случае наследство пере­ходит к Лесе, если у вас перед вашей смертью не будет закон­ного потомства.

Румега. А не думаете ли вы, господа, что все это мы де­лаем немного наспех?..

Господа!!!

Румега. Дайте перо!.. (Подписывает.)

Дзуня. Для пользы сироты яснее пишите, отец!

Помыкевич. Особенно фамилию, отче!

Дзуня. Так!

Помыкевич. Ч-чудесно!

Дзуня. А теперь позвольте, отец депутат, поздравить вас с деянием, при упоминании о котором все украинские сердца будут иметь право биться с гордостью. (Берет бумагу и вы­ходит из канцелярии.)

Помыкевич. Позвольте и мне, отец депутат, сказать...

Румега. Благодарю, вы очень вежливы. (Встает.) Мое...

Помыкевич. К поезду вы уже опоздали, отче, так ч-ч-что вам незачем так сильно спешить. Тем более ч-ч-что у меня к вам маленькое дельце.

Румега. Даже очень благодарен вам, да вот видите,— под моей кожей снова воскресла огромная муха. Еще одно такое маленькое дельце, и в левом боку у меня снова начнет плескаться.

Помыкевич. Вот поэтому-то, чтобы не начало плескать­ся и чтобы безапелляционно издохла исполинская муха, я хотел вам кое-что предложить, отец депутат.

Румега. Вы очень учтивы, меценат, но это уже в дру­гой раз.

Помыкевич. Поч-ч-чему, отче, в другой раз? Почему не сегодня?

Румега. Прощайте, меценат. Некогда мне с вами... (Идет к дверям.)

Если ваше дело не требует много времени, говорите, меценат.

Помыкевич. Думаю, что вы сразу поймете, отче, ваши собственные интересы и пользу для народа.

Румега (встает). Уже у меня какая-то гадость плещется в боку...

Помыкевич. Вы поняли, в чем дело?

Румега. В левом боку...

Помыкевич. Ж-ж-жду три дня официального сообще­ния в газете о вашем отречении от депутатского мандата. Идео­логия известного украинца, государственного деятеля не по­зволяет дольше терпеть такой аномалии...

Румега. Меценат, вы, как я вижу, человек без сердца!

Помыкевич. У меня только сердце спартанца, отче.

Румега. Вы словно бан...

Помыкевич. Жду три дня. Иначе ваши дела будут преданы гласности.

Румега. Я... я вас очень хорошо понимаю, меценат...

Помыкевич. Это будет полезно для вашего здоровья и для украинского народа, отче...

Румега. Я и сам не раз думал об этом. Вы только уско­рили мое решение.

Помыкевич. Если бы моя гражданская скромность по­зволяла, я бы гордился этим.

Румега. Это даже очень хорошо с вашей стороны. Да раз­ве вы, меценат, не утомились до сих пор работой с народом? Это, знаете, такая работа, которая требует столько самопожертвова­ния и бескорыстной преданности делу...

Помыкевич. Кроме того, отче, я следую примеру не­которых наших деятелей, которые в творческом порыве сразу сидят на нескольких директорских стульях.

Румега. И, несмотря на это, они совсем даже хорошо выглядят.

Помыкевич. Но, к сожалению, о себе вы не можете этого сказать.

Румега. Прощайте, меценат!..

Помыкевич. Прощайте, отч-ч-че, да не забудьте напом­нить о себе!

Румега. Я, даст господь бог, напомню вам о себе, ме­ценат!..

Помыкевич. В течение трех дней, отче!..(Выводит отца Румегу за двери и открывает двери в канцелярию.) Пане то­варищ!

Помыкевич. Какой это, вы говорили, тигр?

Дзуня. Бенгальский.

Помыкевич. Так вот, бенгальский тигр живьем слона проглотил. Ч-ч-что же вы на это скажете, пане товарищ?

Дзуня. Мы можем только взаимно поздравить друг друга, меценат, тем более, что в самую последнюю минуту я просил руки у панны Леси и...

Помыкевич. И...

Дзуня. И... не получил отказа.

Помыкевич. Значит, Леся в канцелярии?

Дзуня. Леся не оставит своих обязанностей, пока ее не призовут обязанности семейные, меценат...

Помыкевич. Это меня очень радует.

Дзуня. Это необыкновенно мило с вашей стороны, тем более, что вам, я полагаю, ничего не останется, как только бес­корыстно содействовать ее счастью.

Помыкевич. Вы об... Ах, так! Ну, как же! По крайней мере нужно ее искренне, сердечно поздравить. (Идет в сторону канцелярии.) Ага! Пане товарищ! Как вы думаете, будет ли это жилище соответствовать моему депутатскому положению? Я хо­тел спросить, не будет ли оно тесновато, или не репрезентативно. Вы же сами знаете депутатские обязанности...

Дзуня. Это лучше отложить на время, когда станете сена­тором, а пока что... а пока что позолотите рамку картины «Въезд Хмельницкого в Киев»!

Помыкевич. Ч-ч-чудесная идея! Мне это тоже прихо­дило в голову. А что бы вы сказали, если бы Тарасу золотые усы приделать?

Дзуня. Прекрасная мысль, меценат.

Помыкевич. Правда, хороша?.. Это, знаете, пиетизм для гения, стоит того, пиетизм для старенького (Становится на кресло, снимает со шкафа гипсовый бюст Шевченко и це­лует его в губы.)... для старенького... Пане товарищ! Как хорошо, как ч-ч-чудесно чувствовать себя наверху. Вы вид-дите, пане товарищ, у меня ещ-ще никогда так высоко не поднималась грудь! Пан депутат доктор Помыкевич и... Ах!..

Помыкевичева. Меценат! Неужели вы и при людях будете меня срамить. Это же трагедия!

Помыкевич. Еще большая трагедия, если жена не пони­мает орлиных порывов своего мужа!.. (Уходит в канцелярию.)

Помыкевичева. Господин Дзуня! Я полагаю, что вы объясните мне, что все это значит.

Дзуня. Не знаю, что вас тревожит, пани.

Помыкевичева. Очень многое, а точнее, все, мой господин: от ваших таинственных совещаний до экстравагантностей моего мужа включительно. Вы молчите, вам стыдно, пане!

Дзуня. Неужели я должен стыдиться того, чем другие законно гордились бы?

Помыкевичева. У вас на уме...

Дзуня. Любовь к вам, пани.

Помыкевичева. Пане Дзуня, не причиняйте мне боли!

Дзуня. Вы ее, пани, уже причинили моей душе.

Помыкевичева. Говорите, прошу вас, яснее!

Дзуня. Вы утратили доверие ко мне.

Помыкевичева. А вы, заслуживаете ли вы его?

Дзуня. Пусть вам ваше сердце скажет, пани.

Помыкевичева. Мой разум говорит мне что-то сов­сем другое, не то, что подсказывает сердце.

Дзуня. Будьте женщиной, пани, и только у своего сердца спрашивайте. Оно, ваше сердце, никогда не обманет.

Помыкевичева, А вы тем временем забыли о своем...