Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

— Книги — пожалуйста, а секретные документы — к чему? Во многая знания многая печали.

Большой том, что лежал поверх стопки литературных журналов, был плехановский; страницы заложены самодельными бумажными прокладочками, было их штук тридцать, не меньше.

Следом была журнальная публикация романа Симонова — тоже переложена бумажками.

— Нравится? — спросил Андропов.

— Да, — ответил я. — Для нашего поколения Симонов вообще нео­бычайно важен.

— Для нашего тоже... Хотя я не со всем согласен в его последней работе...

Секретарь принес кофе и чай, Андропов подвинул мне блюдечко с сушками и печеньем и, заложив палец за широкую помочину подтяжек, спросил:

— С вами как говорить? Соблюдая пиетет? Или — открыто?

— Открыто.

— Недавно я посмотрел фильм «По тонкому льду»... Роман писал наш сотрудник, Брянцев, вы сочиняли сценарий, так?

— Так.

— Не понравился... Торчат чекистские уши... Слишком уж голубо-тенденциозный... А вот ваш «Пароль не нужен», — особенно Блюхер и Постышев, — мне показался заслуживающим внимание... Поэтому и позвонил — особенно после того как Тихомиров сказал, что Белоконев на ваше письмо не ответил...

(Владимир Тихомиров в ту пору был помощником Ю.В.; генерал Белоконев — начальником пресс-бюро; я только-только закончил роман «Майор Вихрь» — о трагедии наших разведгрупп, погибших при спасении Кракова, — думал о новой книге, спрашивал, нельзя ли получить какие материалы из архива... )

Андропов откинулся на спинку кресла, не вынимая пальцев из-за левой помочи, словно бы постоянно слушал сердце, сделал глоток чая и спросил:

— Какими пользовались архивами, когда писали «Пароль не нужен»?

— Красноярским, читинским, хабаровским, владивостокским...

— Архивы ЧК?

— Нет. Октябрьской революции...

— Максима Исаева выдумали?

— Да... хотя в записке Постышева было упоминание, что он переправил во Владивосток молодого товарища от Дзержинского...

Андропов усмехнулся:

— Я помню пассаж, что, мол, в России истинную демократию «можно сохранить только штыком и пулей, иначе народец наш», — хм-хм, — демократию «пропьет, прожрет и проспит... Развратили народ либерализмом... А он в нашем прусско-татарском государстве неприемлем»... Взяли из белогвардейских газет? Или написали сами?

— Сам.

Андропов удовлетворенно кивнул:

— У вас там есть любопытная фраза про книгу Лао Цзы: «В каждом должна быть толика пустоты, чтобы воспринять мнение других, даже если оно противно твоему»... Что ж, верно, — пробный камень истинной интеллигентности... Так вот, об архивах... Вы много путешествуете, — Андропов снова усмехнулся, улыбка у него была внезапная, меняла лицо, делая очень юным, незащищенным каким-то, — как и всякий писатель, увлекаетесь, гневаетесь, спорите, — зачем вам за бивать голову государственными секретами? Это может обернуться против вас — в будущем... Фантазии вам не занимать, книги по истории, — более-менее объективные, — стали сейчас появляться, хоть мало их, накладывайте одно на другое, прекрасное поле для творчества...

... Я чувствовал тогда уже (не я один, понятно), что тема погибших во время сталинского террора будет аккуратно, но достаточно твердо микшироваться. Оценка, данная Андроповым роману о Блюхере и Постышеве, была крайне важна мне, ибо я работал над романом о бриллиантах для диктатуры пролетариата, где среди положительных героев поминались «враги народа» Бухарин, Крестинский, Карахан, Бокий, Уншлихт, Старк, Петерс.

— Бог с ним, с Белоконевым, — сказал я. — У меня есть архивы из ЦГОРА по Гохрану. Очень интересная проблематика — нэп и революция, разные оценки диктатуры пролетариата, центр и провинция, спорные персонажи истории...

Андропов негромко заметил:

— Бесспорных персонажей история не знает...

Тогда-то я и спросил:

— А не согласитесь ли вы, Юрий Владимирович, проглядеть то, что я сейчас заканчиваю?

— Проглядывают сводки, — ответил он. — Литературу — читают, признателен за доверие, с удовольствием...

С тех пор я звонил по тому телефону, — прямому, без секретарей, — который он оставил во время первого разговора, и просил прочесть каждый новый роман.

«Бриллианты» прошли как по маслу, хотя на средних этажах придирок к ним было множество; впрочем, с «Альтернативой», романом о Югославии, случилась осечка.

После того как я отправил ему рукопись, Андропов пригласил заехать (обычно это было в субботу), сказал, что роман ему пришелся, но потом открыл закладочку и кивнул на пометки:

— В этих пассажах вы бьете нас посильней, чем Солженицын. Стоит ли? Ваши недруги из литературного мира умеют ломать кости...

— Убрать страницу?

Андропов как-то обиженно, недоумевающе удивился:

— Что значит «убрать»? Следуйте Марксовой формуле — «теза и антитеза»! Уравновесьте эти рискованные страницы двумя-тремя выверенными фразами, двоетолкование — повод для дискуссии, но не для обвинений.

(Однако, когда «Альтернатива» пошла в «Дружбе народов», бедного Баруздина понудили вынуть из верстки немало фраз и страниц: я был за границей, а к Андропову, увы, обратиться никто не решился.

Именно поэтому я, — чем больше размышляю о трагедии с юж­нокорейским самолетом, сбитом нами, — пришел к выводу, что горе не случилось бы, осмелься кто позвонить с Дальнего Востока ночью в Кремль и разбудить членов Политбюро. Нет, не рискнули, — врожденность рабства, страх побеспокоить патриархов... )

Впрочем, «Семнадцать мгновений весны» тоже вряд ли вышли бы: рукопись обвинили в том, что ее главный герой, Штирлиц, — «инди­видуалист, не советующийся с Центром, излишне самостоятелен, кто дал ему право принимать самовольные решения?! Прежде всего — выполнение приказов сверху!»

(Спасибо А.Н. Яковлеву, — он тогда был заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК, — заступился: «Что ж плохого в том, если общество вырастило человека, способного на самостоятельное принятие кардинальных решений? Выполнять приказы — не велика наука, куда сложнее взять на себя ответственность за дело...»)

Помню, однажды я передал рукопись новой вещи Андропову в четверг, заметив, что этой ночью уезжаю отдыхать в Новый Свет, к директору совхоза Вадиму Карпову, ученику моего старого друга Георгия Авраамова; телефон — Судак, Солнечная Долина, шестнадцать.

В понедельник Андропов позвонил в деревню в девять утра, — сразу как только приехал на работу: «Штука получилась, будут цеплять — деритесь, стойте на своем».

Особенно цепляли фразу: «не начинается ли в стране рецидив тридцать седьмого?»

Стоял на своем.

Отбился.

Без поддержки Ю.В. — не смог бы.

Кстати, в то время когда Андропов уже ушел из КГБ, но Генеральным секретарем еще не стал, на Ленфильме закончилась работа над телесериалом «20 декабря». Там впервые в нашем кино (да и литературе, думается) я показал дружбу первого наркомвнудела Рыкова с Дзержинским: «враг народа» и «рыцарь революции» были на «ты», мучительно переживали временный разрыв; достойно был показан и Л. Каменев — революционер, как и любой человек, имеет право на ошибку.