Георгий Шолохов-Синявский - Беспокойный возраст

Поминутно оглядываясь, он медленно зашагал к лесу по тропинке через капустное поле. Душа его была полна новыми, непохожими на прежние чувствами. Ему казалось — он пришел в какой-то новый для него, совсем отличный от шумного московского мир. Вокруг были огороды, теплый запах земли, крупные белые ромашки вдоль межи и тишина, тишина… Максиму вспомнились страницы, читанные недавно с Лидией, где описывались вот такая же тишина, такое же безмятежно-голубое небо, пряное тепло распаренной летним зноем земли, березовый лес, укрытый ветвями домик, но по невниманию ко многому, чем увлекалась Лидия, он не мог вспомнить имя писателя и как называлась эта старая книга.

Дойдя до лужайки и ступая по густой сочной траве, как по ворсистому прохладному ковру, Максим прошел к опушке, сел в тени под березой. Солнце припекало все жарче. Воздух становился душным и более пряным, трава после обильных дождей здесь буйствовала. К свежему аромату маргариток, рассыпанных по траве, примешивался крепкий полынный запах ромашек.

Прямо над головой Максима свисали ветви березы. Иногда они начинали задумчиво лопотать, словно рассказывали о чем-то мудром и древнем, как земля. Только сияющие лучи солнца проступали сквозь них, как золотые иглы. Запах травы и цветов, пригретых солнцем, хмелем ударял в голову.

Какой далекой и скучной казалась ему в эту минуту его прежняя, словно нереальная жизнь, какими нечистыми казались недавние помыслы!

Душу его все больше заполняла любовь, и в любви этой сливалось все: небо, земля, трава, переливы жаворонка, краски и запахи леса. Он растянулся на траве и закрыл глаза. Покой и любовь пронизывали все его существо. Все хорошее, что жило в нем с первых дней отрочества, — неясные мечты и желания, стремление стать чище, мужественнее — раскрывалось в нем, пело, ликовало, отметая случайное, наносное, нечистое…

«Как хорошо! Как хорошо!» — думал Максим. Он утратил ощущение времени, готов был лежать под березами, наслаждаясь сознанием близости любимой и тем новым, что пробудилось в душе, до бесконечности.

Вдруг его как бы что-то ударило в сердце. Он вскочил и взглянул вниз, на видный как на ладони, теперь уже близкий для него чем-то домик. Ему показалось: там, в солнечном разливе, мелькнула светлая девичья фигура. Дрожа от нетерпения, Максим сбежал с пригорка, перескочил через ручей, быстро зашагал к зеленой калитке. Но чем ближе подходил он к ней, тем медленнее становились его шаги..

У калитки Максим замер. И тут он увидел Лидию…

Лидия была в том же домашнем сарафане, розовом, с белыми горошками, как в тот день, когда они поссорились. Присев на корточки, склонившись над грядкой, она рвала лук. Максим видел ее согнутую спину, загорелый затылок с ниспадавшими на него русыми кольцами растрепавшихся волос, быстро движущиеся локти.

Максим все еще не решался ее окликнуть, стоял и смотрел, испытывая острое удовольствие от того, что вот он так близко от нее, а она не знает о его присутствии. Он осторожно нагнулся, поднял комочек земли, кинул в Лидию и попал ей в спину. Она вскочила, обернулась, нахмурилась. Из-за колышков изгороди торчала голова Максима. Он был без шляпы, волосы его поднимались растрепанной копной. Он глупо улыбался. Но вот Лидия смахнула со лба ржаную прядь рукой, в которой держала пучок лука, изумленно и радостно — да, радостно (он не мог ошибиться!) — раскрыла глаза, но тут же вновь сдвинула брови и, оглядываясь на окна домика, пошла к изгороди.

Максиму так хотелось кинуться ей навстречу, но предостерегающее выражение на лице Лидии остановило его.

Не переставая оглядываться, она подошла к калитке, тихо и строго спросила:

— Откуда ты свалился? Кто тебе сказал, что я здесь?

— Лида, разве так встречают гостей? — попытался улыбнуться Максим. — Прежде всего здравствуй, — протянул он между жердочек калитки руку.

— Я испачкаю тебя, — сказала Лидия и подала два пальца, облепленных землей.

Максим сжал их. Лидия опять оглянулась на окна, отодвинула в калитке задвижку, вышла на улочку. В левой руке она все еще держала пучок зеленых стрелок лука. Максим покорно брел за ней.

По тропинке они выбрались к капустному полю, и тут Лида остановилась, спросила:

— Как ты меня разыскал?

Голос ее звучал сердито, но улыбка уже дрожала на губах.

Максим ответил ей в тон:

— Как разыскал? Очень просто. Моя любовь привела, меня к тебе.

Он взглянул на нее с прежней смешливостью, словно все еще не верил, что она и в самом деле может сердиться на него.

Она нахмурилась:

— Ну что мне с тобой делать? Не могу же пригласить тебя, не предупредив тетю. Ведь ты все вытворяешь по-мальчишески… Что я скажу тете?

— Мне надо говорить с тобой, а не с тетей, — сказал Максим.

— Ты так думаешь? — она насмешливо сощурила свои ясные глаза.

Максим продолжал с обидой:

— Ты же уехала тайком и запретила говорить, куда. Серафима Ивановна отказалась сообщить мне твой адрес… — Недавнее безмятежное настроение его быстро отступало под натиском мужского самолюбия. — Как видно, твои родители считают меня недостойным тебя. Но я сказал Серафиме Ивановне, что буду поступать так, как это нужно мне, а не ей.

Лидия подняла руку, словно защищаясь, лицо ее покраснело.

— Погоди, погоди… Не слишком ли много ты требуешь от мамы? Я не могу так разговаривать.

— А как? Я за этим и приехал. Я много должен тебе сказать, Я был не прав прошлый раз. Прости меня. Но я больше не могу, Лида. Выслушай, пожалуйста.

Он осторожно взял ее руку.

— Я уже говорила тебе: мы по-разному понимаем некоторые серьезные вещи, — сказала она очень холодно.

— Почему — разно? Я много размышлял в эти дни. И докажу, что так же серьезно думал об известных тебе вещах, как и ты…

Лидия освободила руку. На лице ее отражалась напряженная работа мысли, губы подергивались, в глазах стояли слезы… Как видно, и для нее были нелегкими эти дни размолвки. Но она не хотела выдавать своих чувств и гордо подняла голову:

— Ладно. Послушаю, как ты докажешь. А пока мне надо идти, Меня ждет тетя.

— Так ты выйдешь? — требовательно спросил Максим, вновь беря ее руку.

Она не глядела на него, кусая губы.

— Хорошо. Иди вон туда, в лес, и там, на опушке, жди. Я скоро приду. — Она неожиданно засмеялась, помахала перед его носом пучком лука: — Мне же надо отнести вот это. Да и не могу я идти в лес вот так… без тапочек.

Максим опустил — глаза и тут только заметил: Лидия была босая, ее ноги с тонкими суховатыми щиколотками пятнились влажной огородной землей. И подол сарафана был в земле, и руки, даже на кончике носа пристала темная, чуть приметная крошка. Необычная нежность подступила к сердцу Максима.