Георгий Шолохов-Синявский - Беспокойный возраст

Крутом бегали люди, чихали, кашляли. Многие прибежали с ведрами, лопатами, вилами и граблями. Ребята и девушки — откуда их набралось столько? — образовали цепочку и, поливая друг друга водой из ведер, с гиканьем ныряли в раскрытые двери телятника, исчезали в клубах едкого дыма и через несколько минут выводили оттуда, а некоторые на руках выносили тоскливо мычащих телят. Шерсть на них дымилась.

Смельчаков тут же окатывали водой, и они вновь бросались в телятник.

Потом Максим узнал: это были экскурсанты из Москвы. Они расположились где-то поблизости и первыми прибежали тушить пожар.

Максим ощутил удушливый запах горелой шерсти.

Вокруг, ломая руки, ахали женщины, мужчины покрикивали на нерасторопных. Совершенно растерявшийся пожилой лысый мужчина стоял на самой верхушке пожарной лестницы и хриплым голосом отдавал приказания:

— Растаскивай ту связь! Выводи!

— Егор Антипович! Председатель! — гневно кричали ему снизу женщины. — За телят с тебя спрос! Ты бы еще коров из лагеря загнал…

— Горит-то как! И всегда после молоньи вот так, — услышал Максим позади старческий голос. — И скажи на милость: только теляток загнали — тут она и ахнула.

Максим оглянулся и встретил взгляд еще крепкого на вид старика.

— Эх! Машина плохо качает. Воды маловато, — огорченно проговорил старик.

— Филипп Петрович! Филя! — окликнул старика знакомый женский голос. — Не суйся хоть ты в огонь.

Максим обернулся и увидел Феклу Ивановну. Она прибежала в чем была — босая, на плечах ее уже успела взмокнуть какая-то наспех накинутая дерюжка. Доброе лицо ее исказили страх и тревога. Максиму показалось, она взглянула на него с неприязнью.

— И вы тут? А где же Лидуша? — спросила она и оглядела его измятый, облепленный глинистой грязью костюм.

Максим растерянно озирался. Как только они прибежали сюда, Лидия скрылась в толпе, и он потерял ее из виду. Он недоуменно пожал плечами.

— Мы вместе с ней были. Нас молнией чуть не убило, — счел нужным сообщить он и вопросительно взглянул на старика.

Филипп Петрович косо и насмешливо оглядел Максима:

— Вы, молодой юноша, шли бы отсель, а то, чего доброго, совсем испачкаете костюмчик.

— Я пойду искать Лиду, — смущенно сказал Максим и, чтобы как-нибудь уйти от пристального взгляда колхозного кроликовода, смешался с толпой.

Ливень перешел в ровный, затяжной дождь. У всех лица были мокрые, перемазанные сажей. Трещало и стреляло, как из многих ружей, пламя; в горле першило от вяжущего, едкого дыма.

Максим протиснулся сквозь толпу, все время ища в ней русоволосую голову Лидии. Он бы, конечно, ушел, плюнув на пожар, на всю эту суматоху, если бы не Лидия. Странная девушка! До всего ей было дело, как будто кролики и телята принадлежали ей лично.

На Максима никто не обращал внимания. Только один раз кто-то сильно толкнул его в плечо, так, что чуть с ног не сшиб.

— Чего растопырился? Глазеешь тут? Помогать надо! — яростно прикрикнул на него парень с черным от сажи лицом.

Максим не заметил, как очутился среди работающих. Они выносили ослабевших, мокрых телят. Бережно, как детей, клали их на траву. Телята вставали на дрожащие ножки и жалобно мычали.

Наконец у дымящих ворот телятника Максим увидел Лидию. Он едва узнал ее, так она изменилась. По лицу ее тянулись черные полосы, платье было в грязи, саже, навозе. Вместе с какой-то плечистой, видимо, очень сильной девушкой она тащила за ноги красно-шерстного теленка, он брыкался и громко ревел.

— Лида! Лида! — позвал Максим.

Но она не услышала. Тогда он рванулся к ней и очутился у самого входа в телятник. Здесь было жарко невмоготу. Наверху из-за кирпичной стены вываливалось пламя и, казалось, вот-вот готово было лизнуть кого-либо отчаянных смельчаков огненным языком. Из широко раскрытых ворот валил черный горячий дым.

— Еще можно! Можно! — во все горло кричал рядом с Максимом паренек. — Давай! Охлестывай!

Холодная струя окатила черномазого парня и вместе с ним Максима. Его опахнуло нестерпимым зноем, а горло перехватило, как тугой петлей. Максим отшатнулся и отбежал в сторону. Он все еще не решался кинуться на помощь отважным ребятам.

В груди его словно медленно натягивалась и взводилась какая-то пружина, чтобы в какой-то миг разжаться, бросить его вперед, в самое пекло, но, как только Максим подходил к воротам телятника, пружина ослабевала, ей как будто недоставало упругости и силы.

Несколько раз он подходил к воротам телятника и невольно возвращался.

Кто-то язвительно сказал за его спиной:

— А этот все крутится. Дачник…

Эти слова точно подхлестнули его. Пружина вдруг натянулась и разжалась.

Он не мог после вспомнить: так ли нужны были ему в ту минуту колхозные телята, как они были необходимы Лидии. Он только подумал, что Лидия посмеется над ним, если узнает, как трусливо вел он себя на пожаре. А там, чего доброго, она отвернется от него с презрением. Она такая… Она не пощадит его, если он опозорится.

При этой мысли Максим бросился в ворота телятника. Едва он переступил порог, как стал задыхаться от дыма. Но он куда-то упрямо шел, вытянув руки, ничего не видя. В телятнике стояла удушающая жара, багровый свет пламени слепил, треск горящего дерева оглушал. Руки Максима обожгло, и он закричал от боли. И вдруг он столкнулся с парнем, который тащил волоком дымящегося теленка.

— Помогай! — рявкнул парень страшным голосом.

И Максим, почти не соображая, схватил что-то мокрое, пахнущее навозом и паленой шерстью, и с помощью парня потащил за порог. В это время горящая балка подломилась над воротами, вал огня обрушился позади Максима и заслонил вход…

Они вытянули чуть живого полугодовалого бычка. Максим упал тут же за дверью. Его и других парней щедро поливали из шланга. Максим захлебывался. Его дорогой костюм прогорел в нескольких местах. Рукам было больно, голова трещала, но — странное дело — ему было весело.

Потом в памяти был какой-то провал. Он очнулся, сидя на мокрой, отрадно холодной траве. Над ним склонились парни и девушки. В одной из них Максим узнал Лидию. Она удивленно смотрела на него и размазывала по щекам вместе с сажей слезы. А он почему-то виновато улыбался.

Пожар потушили к вечеру…

Смеркалось, когда Максим, Лидия и Фекла Ивановна возвращались домой. Позади стихал взбудораженный людской гомон. Противный запах горелого мяса разносился повсюду. Из красноватой от закатных лучей, точно наполовину растаявшей тучи накрапывал мелкий дождь. Всюду по сторонам над черными гребешками лесов сверкали далекие тусклые молнии.

Лида была печальна.

— Успокойся, Лидуша… Что же теперь поделаешь. Не убивайся так, — уговаривала ее Фекла Ивановна. — Два-три года пройдут — еще больше коров и телят будет. Да и что тебе — ты ведь не колхозница.