Георгий Шолохов-Синявский - Беспокойный возраст

Увидев вернувшегося в котлован Максима, Черемшанов ободряюще крикнул:

— Не сдавайся, Макс! Мы ее сейчас остановим!

Столь нелюбимый Максимом Вьюшкин сунул ему в руку грабарку, прохрипел:

— Хватит бегать в панике. Сейчас все работают, а ты что за цаца такая? Берись-ка! И не оглядывайся на технику! Бывает, что и лопата выручает!

Максим стал рядом с работающей землечерпалкой, принялся вместе с другими выбрасывать мокрую глину. Он уже оправился от растерянности, силы к нему вернулись, только стыд за недавнюю оплошность и слабость не оставляли его. Сжав губы, чуть не скрежеща зубами, вонзал он в глинистый кисель грабарку, отплевываясь, а иногда чуть не плача, бормотал:

— На ж тебе! Ах ты, проклятая!

Дождевые ручьи хлестали его по лицу, смешивались с едким, как соляной раствор, обильным потом. Ему стало жарко. Прохладные дождевые струйки попадали за воротник плаща, текли по спине, отрадно освежая разгоряченное тело.

«Ага, вон еще прососало. Закрыть отверстие… — думал Максим. — Сколько же ее, этой воды, там наверху и когда этому будет конец? А Федотыч… Как он меня выругал… А каким голосом разговаривал Карманов! Так пусть же теперь узнают… Потону в этом болоте, а докажу…»

И такая злость стеснила его грудь, что он готов был браниться такими же нехорошими словами, какими бранились иногда в минуты неудачи в котловане рабочие.

Неожиданно произошло то, что представлялось после Максиму да и Саше, работавшему тут же рядом, очень смутно. В азарте Максим не помнил, как обнаружил неширокий, размытый ливнем ровчак, по которому с клекотом неслась с откоса на дно котлована мутно-желтая жижа. Первой мыслью его было кликнуть рабочих на помощь и как можно скорее забутить опасный ручей камнем, отвести его в сторону. Но аварийный камень и песок лежали метрах в двадцати пяти от опасного места, и для того, чтобы их перенести, требовалось не менее получаса. За это время вода подмыла бы новый пласт глины, и новый оползень мог обрушиться на дно котлована.

Что делать? Никакого смысла как будто не было в том, на что решился Максим. Возможно, им овладел все тот же необдуманный порыв, который при неудаче вызвал бы только усмешки у опытных людей. Но Максим уже не мог остановиться. Криком он известил о новом прорыве воды, и к нему сбежались человек десять с грабарками. В это время ливень начал ослабевать и шум ручья зазвучал громче. Люди оторопело смотрели на вскипающую пузырчатую воду, готовую увлечь за собой на дно котлована многотонный массив грунта. Каждая секунда была дорога, и Максим, не раздумывая долго, крикнул:

— Пять человек — за камнем! Живо! Троим рыть наверху отвод! Остальные — садись! — Максим показал на узкое ложе ручья.

Рабочие и среди них Вьюшкин посмотрели на Максима как на безумного. Что еще задумал этот самонадеянный мальчишка? На вообразил ли он, что это ребячья забава? Где видано, чтобы из живых людей делать запруду? Кто-то грубо выругался, кто-то подавил некстати прорвавшийся смех.

— Вы что, товарищ инженер, шутите? Садитесь сами!

Максим повернулся к Саше, как бы спрашивая у него совета или призывая на помощь. И Саша откликнулся на его призыв.

Первым опустился в ручей Максим. Он влип в противно хлюпающий слой, растопырил руки, словно готовясь удержать на своих плечах всю гору. И вслед за ним в жижу плюхнулся Саша. В спину ударила густая, вязкая масса холодной глины. Максим услыхал, как сопит она, охватывая и засасывая его с боков. Слой ее, наткнувшись на тела Максима и Саши, стал замедлять движение. Оба они не могли вспомнить потом, кому первому из рабочих стало стыдно за свое бездействие. Крикнув: «Глядите, хлопцы, и впрямь задерживается!» — новый союзник молодых инженеров опустился в грязь рядом с ними.

Часть рабочих ринулась к груде бутового камня, другая уже копала отвод, а остальные — человек шесть — с криками «Задержим! Задержим!» опустились в ложе ручья, крепко сплели руки и, упираясь ногами в не размытый еще грунт, сомкнули воедино свои тела. Они оставались в таком положении до тех пор, пока их товарищи грабарками не расчистили оползень, не набросали позади живой преграды бутового камня. Путь оползню был прегражден, глинистый поток захлебнулся…

…Максим не помнил, как долго это продолжалось, что еще он и Саша приказывали рабочим. Облепленный грязью с головы до ног, он стоял на откосе и блуждающими глазами смотрел на побежденный оползень, скованный выросшим перед ним каменным барьером. Рядом стоял Черемшанов, — стояли такие же облепленные глиной люди и что-то победоносно кричали. А там, внизу, рабочие уже подтягивали механическую лопату, она медленно, но уверенно двигалась на своих стальных лапах на помощь людям. Дождь перестал, котлован был спасен, об этом можно было сказать теперь с уверенностью.

И тут Максима охватило странное чувство, какого он никогда не испытывал. Чрезмерное физическое напряжение сменилось полным бессилием. Он не мог оторвать ног от земли — на сапогах пудовыми гирями налипла глина. Ноги дрожали в коленях, в глазах стояла муть, а — глубоко в душе уже загорался робкий, как будто издали брезжущий свет. Максим пошатнулся. Еще минута — и он упал бы, но его подхватили рабочие… В это время на место аварии подбежал неожиданно появившийся Карманов и крикнул, закашлявшись:

— Где эти герои? Покажите мне их!

В голове Максима все спуталось. Он будто превратился в каменный столб и стоял, поддерживаемый крепкими дружескими руками. С его одежды стекала вода, к пожелтевшему лицу жирными пиявками присосались комья грязи. Захмелевшими от недавнего порыва, смертельно усталыми глазами (такие глаза бывают у солдат, выигравших тяжелый, мучительный бой) Максим смотрел на начальника строительства и не мог вымолвить ни слова. Ему казалось, он опять совершил непростительную глупость. А Саша Черемшанов, делая невинное лицо, пожимал плечами и ухмылялся, как будто говорил, что в этом безрассудном порыве он ни при чем, а зачинщик всему его товарищ и вообще он не понимает, что же такое произошло…

Федотыч в это время руководил устранением соседнего оползня. Заслышав крики рабочих, он прибежал по скользким мосткам к месту новой аварии. (После, все узнали, что авария эта могла оказаться самой пагубной для всего котлована.)

Он заметил, как все столпились вокруг кого-то, и, несмотря на то, что видел на своем веку всякое, похолодел.

«Не убило ли кого? Уж не натворил ли опять чего этот маменькин сынок?» — вспомнил он о Максиме и, работая локтями, пробился в круг.

Все были в грязи, «будто черти болотные», как заметил кто-то из рабочих, со всех текло, не было видно ни лиц, ни одежды, а только торжествующе поблескивали глаза. Федотыч с трудом узнавал людей… Увидев Карманова, он приготовился к худшему. Начальник строительства, в намокшем неказистом плащике и с перевязанным, как всегда, горлом, что-то говорил рабочим. Федотыч не сразу понял, что это была похвала его людям.