Лидия Вакуловская - Свадьбы

— Подумайте, какая хамка! — возмущался Демьян Демьянович Кривошей, сердито взблескивая стеклышками пенсне. — Да ее под суд за это нужно!

— Подумайте, какая свинья! — возмущалась низенькая Дарья Капитоновна, и ее щеки-ватрушки тряслись от негодования. — А еще притворялась нашей приятельницей! Да о ней в районную газету нужно написать!

— Не в районную, мама, не в районную, а в областную! — возмущался Гриша Кривошей, Сашин жених, и зло дергал себя за обгоревший на солнце нос, сдирая а него лоскутки лупившейся кожи. — Завтра же сяду и настрочу.

Родственники и просто знакомые тоже возмущались, тоже говорили:

— Зачем в областную? Строчи прямо в «Известия»! Там один Феофанов есть, про торгашей пишет.

— Гриша, слышишь? Феофанову пиши! Что Белолапа — хамка и воровка.

— Ясно, что воровка! Кто в торговле не ворует?

— Тем более в столовке-ресторане! Она кого сменила? Корнея Крысу? А того за что судили? За то же самое.

— Пускай, пускай! Ей такое же будет! Она еще нас попомнит!

Однако не зря же Гнат Серобаба был вторым руководящим лицом в «Сельхозтехнике». Привыкший быстро ориентироваться в сложной обстановке, он и тут первым сообразил, что сейчас не время казнить словами Белолапу и разрабатывать планы отмщения, а время искать выход из положения.

— Бес с ней, с Белолапой. Надо срочным порядком ориентироваться. У кого какие предложения? — обратился он к публике, толпившейся в сенях и на крыльце, большинство из которой с сегодняшнего дня становилось его родней.

Предложения посыпались мгновенно, и смысл их сводился к единственному: немедленно засучить рукава и все организовывать самим. Выделить ответственных, распределить обязанности (кому — в магазин, кому — на кухню, кому заняться добыванием посуды, столов и стульев), — и за работу, за работу!

Гнат Серобаба, сразу же взявший на себя обязанности главного руководителя, так и сказал народу:

— Задачи определены, цель намечена, теперь за работу, товарищи!

Товарищи уже хотели было кинуться выполнять свои задачи, но тут Груня Серобаба сцепила на груди худые руки и с великой жалостью молвила:

— До чего ж мне жаль, что в сарае кабанчик шестимесячный, не дозрел еще. А то б я его сейчас под ножик пустила.

На это супруги Кривошеи не замедлили ответить, что шестимесячный кабанчик вполне пригоден к столу и не стоит им пренебрегать. Тотчас же какой-то бородатый краснолицый дядька вызвался прикончить кабанчика и, не став дожидаться на то согласия хозяйки, побежал к сараю. За ним двинулись те, кто не получил срочного задания, так как им тоже хотелось проявить себя. Груня Серобаба, смекнув, что дело плохо, быстро зашагала к сараю с твердым намерением уберечь кабанчика от неминуемой гибели.

— Да это ж не кабан, а подсвинок, на что он годный? С него и сала не натопишь! Только время потратим! — говорила Груня краснолицему дядьке.

А дядька, видно уже полностью сознавая себя Груниным родичем, по-хозяйски входил в сарай и по-родственному отвечал Груне:

— А вот мы сейчас оглядим его. Коль пудика четыре набрал, так мы ему чик-чирик и сделаем.

Увидев, что Груня Серобаба кинулась к сараю, Дарья Капитоновна и Демьян Демьянович Кривошеи сразу догадались, зачем она кинулась, стали понимающе переглядываться и делать глазами какие-то знаки. Затем отошли в сторону и зашептались, отворачивая при этом друг от друга лица, чтоб никому не стало ясно, что они шепчутся.

— Понял? Она не хочет отдать кабана, — шепнула Дарья Капитоновна, делая вид, что поправляет бретельку лифчика под платьем.

— Это каждому дураку ясно, — шепнул Демьян Демьянович, делая вид, что поправляет пенсне.

— Никакой он не шестимесячный, он годовалый, — шепнула Дарья Капитоновна.

— Что же делать? — шепнул ей муж.

— Не знаю. Она боится, что кабан пойдет сверх ихнего взноса.

— Давай заплатим ей из общих денег…

— Она по базарной цене слупит…

— Дадим по базарной. Пусть за наш счет пойдет…

По правде говоря, супругам Кривошеям совсем не нравилась Груня Серобаба, и не в восторге они были от ее мужа Гната. Но Саша им нравилась. К тому же ее любил их сын Гриша, а сына Гришу они любили так, как не любили друг друга в молодости. Люди они были пожилые, пенсионные, и все их нынешние мечты сводились к тому, чтобы удержать при себе младшего сына, не допустить, чтобы он, как двое старших сыновей и дочь, уехал от них и где-то в отдалении завел семью. Они мечтали об идеальном сыне: чтоб он стал инженером, женился, имел детей, а они имели бы внуков, и чтобы он всегда жил с ними. И сын оправдывал их надежды: во-первых, вчера окончательно стало известно, что он зачислен в институт, во-вторых, сегодня он женится. Выбор сына пришелся им более чем по душе. Мало того, что Саша красивая девушка, она вдобавок скромна, серьезна и с фармацевтическим образованием. И Дарья Капитоновна с Демьяном Демьяновичем, будучи безмерно счастливы, что Гриша выдержал экзамены и что он женится, готовы были на любые жертвы.

Через час в доме Серобаб все пришло в великое движение: люди, столы, посуда, стулья и прочее, прочее. Краснолицый дядька, успешно осмоливший за сараем Груниного кабана, разделывал его прямо перед крыльцом, и двое помощников-доброхотов бегом доставляли на кухню свежину. Из кухни во двор и на улицу поплыли вкуснейшие запахи. Груня Серобаба, довольная тем, что Дарья Капитоновна с Демьяном Демьяновичем согласились оплатить убитого кабанчика, командовала на кухне, и под рукой у нее было не менее десяти помощниц. Гнат сбегал к себе в «Сельхозтехнику», вернулся на «газике» и теперь мотался на нем в продмаг и из продмага, а также мотался к Кривошеям, жившим на другом конце города, за столами и стульями, которые прибывали к Серобабам привязанные веревками к брезентовой крыше «газика».

Гриша Кривошей, хотя и сильно переутомился на экзаменах и так исхудал, что на ушах стали просвечиваться хрящики и шея сделалась тонкой, как прутик, — Гриша не щадил себя: носил столы, воду на кухню, бегал к знакомым за усилителем для магнитофона и делал еще много чего полезного. Дарья Капитоновна тоже старалась изо всех сил (в ее задачу входила сервировка столов), и когда сталкивалась с сыном, всякий раз говорила ему:

— Гриша, перестань обдирать нос! Посмотри в зеркало, на что он похож.

— А я виноват, что он лупится? — отвечал озабоченный Гриша.

— Не нужно было выставлять его на солнце.

— Что ж мне, отрезать его? — нервничал Гриша.

Гриша был высокий, чернявый, довольно симпатичный парень, если не считать этого некстати лупившегося носа и сильной худобы, приобретенной на экзаменах. Гриша уже успел рассказать Саше, как он держал экзамены, что спрашивали и что он отвечал, и как нежданно-негаданно для себя оказался зачисленным. Гриша решил с месяц поучиться в институте, чтоб не сразу огорчать родителей, а потом вернуться и пойти слесарем в депо. Он спросил Сашу, правильно ли решил, она ответила: «Не знаю». Тут ее позвала подружка Лена Кожемяка, и Саша ушла с Леной в свою комнату.