Лидия Вакуловская - Свадьбы

Так проходило становление.

Стабильность — вот отличительная черта оркестра на сегодняшний день. Их осталось десять, но это закаленные бойцы музыки. Они заметно постарели, полысели, убелялись сединами, но душой по-прежнему молоды и юны. Как и водится, все они претерпели большие нравственные изменения. В далекое прошлое ушло то время, когда заработок делился по маркам: кому больше — кому меньше. Теперь все делится поровну. Никаких марок! Правда, теперь оркестр не играет на танцах, так как молодежь в последние годы предпочитает отплясывать под музыку магнитофонов и всевозможных радиол. Но и нашим оркестрантам хватает дел: по-прежнему проходят торжественные собрания, совещания и заседания, праздники и массовые гуляния. К тому же в городе живет немало стариков и старух, а они, как известно, подвержены смерти.

Таков он, сегодняшний день.

Прошло много лет с тех пор, как в городе Н… родился духовой оркестр. Его неумолчный голос и поныне звучит в полную мощь. В его небольшом коллективе, как всегда, царит атмосфера дружбы, взаимовыручки, душевной теплоты и сердечности. И в этом залог будущих успехов.

Так держать, друзья-музыканты!»

Вот так мог бы написать человек, взявшийся изложить историю нашего оркестра. И все было бы чистейшей правдой, будь это написано до… Но не станем забегать вперед, расскажем по порядку.

Итак, какое, казалось бы, отношение имеет наш городок к Военно-Морскому Флоту? Да ровно никакого! Не то что моря у нас нет, но даже реки солидной, ибо наша река только у железнодорожного моста благодаря намытой дамбе и на реку-то похожа. А чуть влево по берегу возьмешь или чуть вправо — вброд эту речку одолеешь. Но человек в душе романтик, и романтическая душа человека постоянно тянется к тому, чего не зрит глаз его. Северянин мечтает о юге, южанин, случается, тоскует по северной прохладе, жителю степей снятся тенистые леса, моряк скорбит по берегу и так далее, и так далее. Видимо, в силу подобных причин и жители нашего городка, не имея под боком ни моря, ни Днепра или Десны, с большой помпой празднуют День Военно-Морского Флота. Пожалуй, с большей помпой, чем День железнодорожника, хотя едва ли не каждый третий житель городка работает на железной дороге.

В описываемый воскресный день, то есть в День Военно-Морского Флота, все горожане с утра устремились к реке, где их ожидало множество мероприятий: и гулянье, и соревнованье, и даже выпиванье, поскольку к реке прибыли на грузовиках два выездных буфета.

Стоял прекрасный солнечный день. Ветра не было, небо ярко голубело, трава и кустики ярко зеленели, вода в реке зеркально блистала, моторные лодки были расцвечены флажками, пионеры были в красных галстуках и белых панамках, в руках у оркестрантов горели начищенные трубы. Катер без устали утюжил реку, перевозя на правый, высокий берег пионеров, музыкантов, пловцов и устроителей соревнования. Словом, было очень празднично.

Наконец все было готово: зрители остались на левом, низком, берегу, участники соревнования выстроились на высоком, правом. Среди них были судьи с хронометрами и секундомерами, пионеры и духовой оркестр. Ровно в 12.00 на правом, на высоком, берегу в небо грохнула зеленая ракета, пионеры крикнули «ура», оркестр под руководством Сосны бухнул марш — и свершилось открытие праздника.

В ту же секунду с квадратных стальных ферм моста сорвалась туча испуганных ласточек, шарахнулась к воде, низко пронеслась над нею, задевая трепещущими крыльями золотистую воду, и столь же мгновенно растворилась в солнечном воздухе. И тогда из-за высокого мыска, скрывавшего от зрителей небольшой затончик, выплыли девушки-русалки с распущенными длинными волосами и в венках из белых лилий на голове. Оркестр с марша перешел на «Венский вальс». Достигнув середины реки, девушки расположились так, что на воде образовалась красивая белая лилия, и эта живая лилия под звуки вальса медленно поплыла вниз по течению — к стальному мосту.

Это очаровательное зрелище вызвало громкие аплодисменты и одобрительные возгласы. Но они тут же сменились безудержным хохотом на обоих берегах, заглушившим даже оркестр. Хохот был порожден тем, что из того же затончика, словно так было задумано, появилась стая белых домашних гусей во главе с дородным гусаком и, строго держа клин, с неторопливой важностью устремилась за русалками.

Потом началось соревнование моторных лодок. Лодки, в одиночку и парами, вырывались из затончика, неслись, треща моторами, к мосту и, круто развернувшись, мчались назад, к финишу. Пионеры каждому владельцу лодки кричали «ура», оркестр каждому играл туш, а местный комментатор прокрикивал в рупор каждую фамилию, дабы ее слышали на обоих берегах.

Лодки носились по реке часа два, так что, когда настало время соревноваться пловцам, зрителей на левом берегу вконец разморило солнце и так оглушила трескотня моторов, что им надоело быть зрителями, и они полезли в воду с мячами и надувными кругами, решив тоже стать пловцами. А на соревнования по прыжкам в воду, совершавшимся с корявой, наклоненной над рекой вербы, уж и вовсе никто не обращал внимания.

Пионеры к тому времени покинули свое место на высоком берегу и, возможно, купались в мелком затончике за мыском, откуда прежде выплывали девушки-русалки, а за ними и домашние гуси. Музыканты тоже убрались с солнцепека и, возможно, отдыхали среди густых кустиков орешника, покрывавших правый, высокий, берег. Во всяком случае публика на левом берегу, превратившаяся теперь сама в пловцов и ныряльщиков, забыла о них, и вряд ли бы вспомнила, не напомни они сами о себе.

Случилось это около трех часов дня, когда накупавшийся народ закусывал на левом берегу и охлаждался лимонадом, плотно облепив грузовики с выездными буфетами. Потому-то никто и не обратил внимания, как от правого берега отчалил расцвеченный флажками катер, являвший собою весьма громоздкую для нашей реки и ужасно неповоротливую посудину. На носу катера стояли пионеры в белых панамках, за ними — устроители праздника, а уж за устроителями — оркестранты. Катер медленно приближался к середине реки, где, между прочим, было очень глубоко, и пересекал реку под острым углом, с тем чтобы высадить пассажиров в стороне от публики, иными словами, у дамбы. И все бы обошлось благополучно, не вздумай барабанщик Миша Капка послать с борта катера свое приветствие на берег.

— Эй, полундра!.. На полубаке швабра горит!.. — ни с того ни с сего заорал истошным голосом Миша Капка, и голос его ни в коем разе нельзя было принять за трезвый. — «Расс-скинулось морр-ре ширр-роко и волны бушш-шуют вдалл-ли!..» — загорланил он с кабацкой удалью и застучал кулаками в огромный барабан, висевший у него на плече и полностью закрывавший самого Мишу.