Лидия Вакуловская - Свадьбы

Да-да-да, завтра она уедет! Оставит Косте записку — и на аэродром… Нет, не завтра, сегодня уедет! Пусть без нее копит на свою машину. Сто лет еще копить будет. И без нее пусть ездит на ней. Копеечки считает, экономит! И ее заставляет копеечки с ним считать. Принцип свой ставит: «Убью!..» Кого он теперь убивать будет?..

Нет, в свое захолустье она сразу не поедет, к маме и Светланке ей пока нельзя. Надо так скрыться, чтоб долго не знали, где она. Позже она им напишет: через год или раньше. В Норильск нужно лететь, найти Катю Салатникову, Катя поможет с работой. Вот кому повезло! А сама дурнушка, все лицо в конопатинах. Только и всего, что старший администратор Коробкова всегда ее расхваливала: «Девочки, берите пример с Кати. Смотрите, сколько ей благодарностей клиенты пишут!..» Вообще Коробкова хорошенькая зануда. Каждый раз перед сменой одну и ту же молитву тянет: «Девочки, не дай вам бог обсчитать клиента! У нас клиент особый, он на радостях отлета перебрать может, а денег у него много. Вы молоденькие, жизнь начинаете. Смотрите, не прельщайтесь на чужие деньги!..» Говорят, она уже лет десять эту молитву поет… А тогда в их аэропорте самолет «Москва — Норильск» сел: в Норильске пурга была, аэродром не принимал. Пассажиров — в гостиницу, они из гостиницы — в ресторан. И один сел за Катин столик. Через три дня Катя улетела с ним в Норильск. Оказалось, он главный инженер какого-то треста, Катя королевой зажила. Штурман Алехин видел ее в Норильске: скоро рожать будет…

Эмма пыталась вспомнить, когда от них уходят самолеты на Норильск, и не могла. Она сама удивлялась, почему не может вспомнить время этих рейсов, если сотни раз о том сообщал динамик в ресторане? Ей даже послышался знакомый голос диспетчера: «Граждане пассажиры! Начинается регистрация билетов на рейс «23-15» до Норильска…» Но время отлета голос не сообщил…

Эмме стало невмоготу жарко, сорочка на ней взмокла и прилипла к телу. Эмма хотела приподняться и сбросить с себя все укрывалки, которые так давили на нее, что под ними было тяжело лежать. Но голова не хотела отрываться от подушки. Кое-как Эмма все-таки приподнялась, столкнула на пол два одеяла и полушубок, стянула с себя свитер и носки. Потом спустила с кровати ноги, включила ночник и по ледяному полу прошла к окну, отворила форточку и подышала морозным воздухом. Ей сразу стало легче. А еще легче стало, когда она напилась холодной воды. И тут она вспомнила, что на Норильск есть два рейса: в двенадцать дня и в четыре утра.

«Только первым рейсом, только в двенадцать! — подумала она. — Надо выехать из поселка девятичасовым автобусом!..»

Она посмотрела на будильник: ровно шесть. Оставалось не так уж много времени. Тем более что будильник барахлил и мог отстать на целых полчаса.

«Скорее собираться, скорее собираться!..» — приказала она себе. И опустилась на колени возле кровати, чтоб достать из-под кровати чемодан.

У нее снова забухало молотами в голове. И опять утихло, когда она подняла голову и постояла немного, держась за спинку кровати. В чемодане лежало Костино бельишко. Эмма вытряхнула его на кровать, стала доставать из шкафа (шкаф, как и вся мебель, был хозяйский. Своего, кроме одежды и малого количества постельного белья, у них здесь ничего не было) и бросать в чемодан свои вещи. Вещей было немного.

Эмма ходила по комнате босая, в одной сорочке, в открытую форточку седым парком лез мороз, но ей по-прежнему было жарко и все время хотелось пить.

Чемодан был собран. Но это было еще не все. У Эммы хранилось еще нечто такое, о чем не знал и не должен был знать Костя. Это была ее мертвая, гранитная тайна. Свою тайну она держала в матрасе, на котором они с Костей спали. Тайну нужно было достать из матраса, все сложить в целлофановый мешочек, положить в него и те четыре конверта, которые она сунула, войдя в дом, под подушку.

Эмма отвернула с матраса простыню, вспорола ножницами уголок матраса, который много раз до этого расшивала и зашивала, начала доставать спрятанные в свалявшейся вате толстые почтовые конверты «авиа» с черными штемпелями и адресом, жирно выведенным на них одним и тем же почерком.

Она пересчитала конверты, вынула из-под подушки еще четыре толстых конверта, уложила их в целлофановый мешочек, распластав по всему мешочку, чтоб получилось равномерно. Сперва она зашила матрас, потом обшила куском старой простыни мешочек, прикрепила к уголкам тесемки. Мешочек плотно обвился вокруг ее талии. Она туго завязала тесемки, — и все было сделано.

Еще когда зашивала матрас, она решила, что чемодан брать с собой не нужно: зачем ей эти несколько жалких платьишек и пара старых кофт? В Норильске она купит все, что нужно. Чемодан же может вызвать подозрение. В аэропорту ее многие знают, увидят с чемоданом, потом доложат Косте, в какое время она улетела, и он догадается, куда улетела. Правда, она тут же подумала, что кассирши, всегда обедавшие в ресторане, тоже знают ее. Ну, тогда она попросит какого-нибудь пассажира взять ей билет.

Эмма стала одеваться. Часть вещей, что лежали в чемодане, можно было надеть на себя. Две кофточки… на них платье, на платье — шерстяную кофточку и юбку, сверху — свитер… В таком одеянии она совсем взмокла. Даже волосы стали мокрыми — хоть отжимай. Голова по-прежнему жутко болела, что-то тяжелое давило на глаза, а лоб будто сжимало клещами.

Совсем мало времени ушло у нее на сборы, всего полчаса. Если будильник и отставал немного, то все равно идти на автобусную было рано. В самый раз — через час выйти. Эмму потянуло к кровати. Ладно, она немножко полежит, может, пройдет голова. Потом напишет Косте записку, чтобы не ждал и не искал ее. Пожелает ему поскорее накопить на «Москвича» и уйдет.

Ночник она выключила, потому что даже его тусклый свет больно резал глаза. В комнате стало черно, глазам сделалось легче. За стеной послышались глухие голоса: проснулись хозяева. Эмма слышала еще, как на другой половине дома открывалась дверь, как скрипел снег во дворе под чьими-то шагами, как в сарае насыпали совком в ведро шелестевший уголь. Потом она перестала что-либо слышать…

Хозяйка дома, Андреевна, прибежав с работы на обед, заглянула к Эмме. Отворила дверь и с порога сказала:

— Девка, ты что это дом так выстудила? Прямо ледник ледовый. Батюшки, и форточка настежь!.. — ужаснулась она, проходя из кухни в комнатушку.

Эмма слабо застонала в ответ.

— Да ты не заболела ли? — подошла к ней Андреевна.

Казалось, Эмма хотела открыть глаза. Но веки, едва приподнявшись, снова опали. Она опять застонала, с трудом разжимая пересохшие губы. Андреевна приложила ладонь к ее лбу.

— Жар-то, жар какой!.. Ах ты господи!.. Что ж ты мне в стенку не стукнула? — говорила Андреевна, не на шутку испугавшись, так как ей показалось, что Эмма при смерти. — Сейчас доктора вызову!..