Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

— Отойди! — и поднял ружье.

— Постойте!.. — закричал Илья, хватая меня за руку. — Только минуту… С…сава… д…дорогой!

Он старался спрятаться за меня, и, когда я начал спускаться по трапу, он, не выпуская моей руки, двинулся следом. Так мы прошли всю палубу и поднялись на полубак. Только теперь он заметил браунинг в моей руке. Он стремительно отпрыгнул к перилам, сжался, продолжая пятиться к носу. Он молчал. Маленькие серенькие глаза горели. Они искали что-то вокруг, они не хотели верить.

У перил, охваченный цепями, лежал запасной якорь. Широкая, квадратная лапа поднималась до верхнего кругляка. Андреев наткнулся на нее, сел. Мельком он глянул вниз, измеряя расстояние до льда. Снизу по трапу поднялся Савелий.

— Встань, — сказал он спокойно. — Так. На якорь подымись.

Покачиваясь, Андреев поднялся на якорь.

— Это н…неправда, — пробормотал он. — Б…бросьте! Перестаньте ш…шутить.

Савелий поднял ружье.

— Именем Родины, — сказа он, и небывалая тишина остановилась над бухтой…

— Именем Родины… Что!? — закричал Илья, и маленькие белесые глазки его погасли.

Савелий кивнул мне.

— Говори, Алексей.

Я оглянулся вокруг. Голубой свет шел над вершинами сопок. Большая, спокойная страна лежала вокруг.

— Мы присягаем, — сказал я, стараясь удержать его взгляд. — Родной земле присягаем, товарищам, родным, матери на дальнем берегу, что не за свою обиду, за обиду Родины платим тебе, предатель…

Пальцы его впились в обмерзший кругляк перил. Тонкий лед посыпался из-под ногтей. Но надежда еще блестела в его глазах.

— Три тысячи, — закричал он, приседая, готовясь прыгнуть на лед. — И немедленно. Все, что имею… Три!..

Но это было его последнее слово.

…С этой секунды мы опять вдвоем остались на корабле. Мы стояли и слушали долгое эхо. Где-то у дальних предгорий оно утихло наконец.

Савелий снял шапку, вытер вспотевший лоб.

Я обнял его за плечи.

— Трудно тебе, Савелий?

— Нет, — сказал он строго. — Пойди-ка огонек разведи.

Я не ушел. Так, обнявшись, мы долго стояли на носу корабля, одни в этой белой пустыне, и мне все казалось — не утренний дым, легкие волны бесшумно проходят вдоль борта.

Счастливая рука матери зажгла этот сторожевой огонь. Спокойно и ровно горит он над высоким скалистым мысом. В море далеко виден его пламенеющий свет. Осенью, когда от штормов гудит и содрогается берег, в ночную мглу, грохочущую над баркасом, какая радость увидеть хотя бы один только проблеск этого огня!

В июле на Приазовье редко бывают темные ночи. Звездный свет стелется над морем как легкий туман, только берег черен и нем, даже волна неслышно отплывает на отмелях.

Но и в июле бывают штормы, и тогда по всему побережью — на скалах, над бухтами, на путях кораблей — вспыхивают сторожевые огни.

В эту ночь ожидалась гроза. Далеко, на кубанской стороне моря, поминутно загоралось и зыбилось небо, и тяжелая, обведенная густым синим светом туча, казалось, рушится в пучину.

И все же это была хорошая ночь. На железных болиндерах, на корабле «Аю-Даг» все были довольны погодой. Медленно шел караван судов сквозь тяжелую, душную темень, и ни на одном из кораблей не горели отличительные фонари.

Флагман десанта «Аю-Даг» шел с вытравленными якорями, приближаясь к первым прибрежным косам. С орудий, поставленных на палубы, уже были сняты чехлы. Но ни ейские рыбаки на флагмане, ни мариупольские сталевары на болиндерах, ни таганрогские кожевники на мелких судах не знали, где будет высажен десант…

В глухом безмолвии лежал берег, и на черных обрывах его, в маленьких рыбачьих селениях, не вспыхивал желанный сигнал. Спокойный и задумчивый стоял командир десанта на мостике «Аю-Дага», и ему казалось, что бинокль, который он держал в руке, с каждой минутой становился все тяжелее.

Боцман корабля, Череватый Андрей, рыбак из поселка Большие Плавни, все время набрасывал лот. Он мог бы без лота назвать глубины этих мест, все окрестные мели, все камни на взморье: тысячи раз прошел он по этим путям, но порядок есть порядок, и к тому же это была война.

Десять дней не было Андрея дома. Последним он ушел из поселка, когда, ломая заборы, все в синем дыму, бронемашины оккупантов прошли по тесным проулкам. Там, в маленьком домике на скале, ждала Череватого мать. На корабле ее многие знали — высокую, строгую и седую. Она даже не простилась с Андреем, когда он уходил, а просто сказала:

— Я знала, что так будет. Твой отец тоже никогда не слушался меня. Я потеряла его… А теперь я тебя теряю.

Андрей хорошо понял, что значили эти слова, какое отчаяние в них скрыто, — единственное, что было у нее в мире — это он, хотя никогда раньше она не говорила об этом.

Теперь, когда «Аю-Даг» приближался к Большим Плавням, к родному поселку Андрея, снова — в который раз — вспоминал он тот дымный и ветреный вечер разлуки, тот пыльный, багровый шлях, по которому он ушел. Он сам не чаял так скоро вернуться, но в поисках безопасного места, то приближаясь к берегу, то снова уходя от него, корабль подходил теперь прямо к Большим Плавням. На мостике, на палубе, на спардеке почти вплотную друг к другу стояли рыбаки, и приглушенный ритм машины, от которого содрогались палубы и надстройки, был словно сердцебиением этого окаменевшего рыбачьего полка.

Стоя на лотовой площадке, Андрей следил за медленным движением пены вдоль борта. Синие вспышки молнии иногда открывали берег, и было отчетливо видно, как на высоком обрыве, на самом краю его, качались и пламенели тополя.

Сдержанный гул корабельной машины вскоре совсем затих. Волна зазвенела громче, и командир на мостике равнодушно сказал:

— Будет шторм.

Рослый и седой, он молча и сосредоточенно думал, и все четыре штурмана, стоявшие рядом, тоже молчали в ожидании приказа командира.

Пулеметные ленты, скрещенные на его груди, и гранаты, висевшие на поясе, загорались и гасли вмгновенном и зыбком свете. Он был совершенно спокоен, этот старый рыбак, только руки его в нетерпеньи сжимали бинокль. Наконец он спросил у старпома [3] Старпом — старший помощник капитана. :

— Кажется, у нас на борту есть люди из этого поселка?

— Есть, — сказал старпом. — Боцман Череватый. Он даже родом из Больших Плавней.

Командир наклонил голову.

— Позовите его сюда.

Через минуту Андрей поднялся наверх по крутому, узкому трапу. Командир протянул ему руку.

— Боцман Череватый? Кто остался у тебя в селе?

— Мать, — сказал Андрей.

— Сколько ей лет?

— Шестьдесят.

Опустив голову, командир прошел вдоль мостика, потом остановился, тяжело опустив руки на перила.

— Здесь в каждом сете мы оставили своих. В Больших Плавнях тоже осталось три человека. Им известно, что идет десант. Только почему-то сигнала не видно. Или они взяты… Понимаешь? Или враг в селе.