Виктор Устьянцев - Крутая волна

Вскоре, поддерживаемый с двух сторон за руки, на пороге появился лейтенант Поликарпов.

— Ну вот и еще один гость! — сказал Гордей. — Узнаете, ваше высокоблагородие?

Керенский с конным корпусом генерала Краснова наступал на Петроград. Уже сдана Гатчина, казаки подходили к Царскому Селу.

Воодушевленная этим наступлением, подняла голову контрреволюция в Петрограде. 29 октября восстали юнкерские училища.

Отряду Шумова, усиленному командами с «Самсона» и «Амура», поставили задачу взять Владимирское и Павловское училища, расположенные на Петроградской стороне. По пути к отряду присоединились присланная из Смольного сотня красногвардейской Путиловской дружины с орудиями и санитарный отряд. Со стороны Спасской улицы к Владимирскому училищу подошел отряд красногвардейцев Петроградской стороны.

Первая попытка взять училище с ходу успеха не принесла. Юнкера поливали из пулеметов цепи наступавших не только из самого училища, но и с чердаков прилегающих к нему домов. Двое красногвардейцев были убиты, человек семь или восемь ранены.

Сотник Путиловской дружины предложил:

— Надо разбиться на группы и продвигаться вперед короткими перебежками. Пока одна группа бежит, другие прикрывают ее огнем.

— Почему ваши пушки молчат? — спросил его Гордей.

— Дом‑то больно хороший, жалко его разрушать. Все это ведь теперь наше.

— Дом ему жалко! А людей?

— Попробуем еще, не получится — тогда уж и орудия пустим в дело.

Однако и мелкими группами*не удалось подойти близко к училищу. Потеряли еще человек десять. Троих не успели вынести, они так и остались лежать на тротуаре.

— Давай пушки на прямую наводку! — потребовал у сотника Шумов.

Пока красногвардейцы и помогавшие им матросы на себе выкатывали пушки на прямую наводку, Шумов, сотник и командир Петроградского отряда договорились о плане действий. Атаку решили начать по второму выстрелу орудия и вести с трех сторон: от Спасской улицы, с Малого проспекта и с тыла.

У орудия уже копошились красногвардейцы, но Гордей видел, что обращаются они с ним неумело.

— Эх вы, вояки! Ну‑ка, отойдите. Клямин, Давлятчин, идите сюда.

Матросы быстро развернули и зарядили орудие. Шумов склонился над прицелом. Он целился прямо в нависшую над входом в училище террасу, именно оттуда юнкера стреляли из пулемета.

— Готово? — спросил он у Клямина.

— Готово.

— Давай.

Грохнул выстрел, орудие далеко откатилось назад: красногвардейцы плохо закрепили сошни ки. Снаряд разорвался прямо на террасе, она обрушилась.

— Ловко! — сказал стоявший рядом сотник и крикнул: — Приготовиться к атаке!

Клямин, Давлятчин и еще двое красногвардейцев укрепляли сошники. Гордей стал снова наводить орудие, когда увидел, что из окна юнкера вывесили белый флаг.

— Стой, ребята, они сдаются!

— Надо послать парламентеров, — сказал сотник.

Решили, что старшим пойдет Шумов, с ним Клямин и трое красногвардейцев. На штык одной из винтовок повесили белый платок и двинулись.

Едва они прошли метров двадцать, как со стороны училища полоснула пулеметная очередь, и красногвардеец с флагом повалился набок. Его подхватили двое других красногвардейцев, а Шумов вырвал винтовку с флагом, поднял над головой и закричал:

— Что же вы, сволочи, не видите?

И как бы в ответ прострочила еще одна короткая очередь.

— Беги, робя! — прохрипел слева Клямин. Гордей повернулся к нему и увидел, что Клямин, держась обеими руками за живот, медленно оседает на мостовую. Подхватив Клямина под мышки, Гордей оттащил его в ближайший подъезд. Туда же двое красногвардейцев волокли третьего. А на улице уже шла перестрелка.

В подъезде было темно, и Гордей не сразу разобрался, куда ранен Клямин. Расстегнув бушлат, он припал ухом к груди Клямина. Сердце билось, значит, жив. И тут же увидел, как сквозь пальцы Клямина, все еще державшегося за живот, просачиваются черные струйки крови.

Рядом кричал красногвардеец. Двое других перевязывали ему ногу и успокаивали:

— Да не ори ты! Рана‑то пустяковая, даже кость не задело.

Гордей разорвал на Клямине форменку, задрал тельняшку. Из живота Клямина двумя фонтанчиками хлестала кровь. Гордей зажал их ладонью и попросил:

— Ну‑ка, ребята, дайте чем‑нибудь перевязать.

Ему подали узкую полосу бязи, но она была слишком мала. Свернув ее вдвое, Гордей положил на раны, потребовал:

— Еще!

Один из красногвардейцев уже стягивал с себя нательную рубаху. Разорвав ее на полосы, Гордей- начал обматывать их вокруг живота Клямина.

Снаружи прогремело несколько орудийных выстрелов, послышались крики «ура». Перестрелка шла уже в здании училища, значит, удалось ворваться туда. Вот все стихло, и в наступившей тишине слышнее стали всхлипывания раненого красногвардейца.

— Да перестань ты! — прикрикнул на него помогавший Гордею путиловец.

Они уже заканчивали перевязку, когда Клямин очнулся и прохрипел:

— Бабе… моей… землю… выхлопочи,.

Внутри у Клямина что‑то сипело и булькало, слова прорывались с трудом.

— Вот поправишься, сам к ней поедешь, — сказал Гордей.

— Кончусь я… Я знаю… Дак… ты… не… забудь… про… землю‑то.

— Помолчи, тебе нельзя говорить.

Клямин послушался и замолк.

В подъезд вбежал Давлятчин.

— Товариса Шумов! Живой мал — мала?

— Я‑то живой, а вот Клямина ранило тяжело.

Давлятчин присел, поглядел на Клямина, зацокал языком.

— Цо бульна плоха дело! Поганый человек стрелял. Флаг видел, зачем стрелял? Поганые люди!

Он тоже приник ухом к груди Клямина, послушал и вдруг выпрямился, испуганно сказал:

— Померла Клямин!

Гордей отстранил Давлятчина, взял Клямина за руку, стал искать пульс. Пульса не было.

Давлятчин стоял на коленях, ладонями гладил себя по лицу и, вскидывая руки вверх, что‑то бормотал по — татарски. Гордей не сразу сообразил, что матрос молится. Двое путиловцев стянули фуражки. Даже раненый красногвардеец притих и широко раскрытыми глазами с ужасом смотрел на Клямина.

Гордей тоже смотрел на вытянувшееся вдруг лицо Клямина. Шумов первый раз видел это лицо таким спокойным, умиротворенным, даже помолодевшим. Разгладились морщины на лбу, осталась только одна, разрезавшая лоб пополам. Нос заострился, будто вытянулся. В усах застряла соринка: не то щепка, не то пожухлый лист.

«Эх, Афоня, Афоня! — горестно думал Шумов. — Сколько ты бился за свой клочок земли, за свою коровенку! Как радовался, когда узнал о принятом съездом Советов Декрете о земле! И теперь, когда вся земля наша, тебя не стало. Обидно….»

Бойцы санитарного отряда собирали раненых. Отправили в больницу и раненого красногвар — Дейца. Убитых складывали на бульваре. У санитаров Гордей раздобыл носилки, Клямина перенесли в вестибюль училища. Давлятчин пошел искать подводу, чтобы перевезти тело на корабль.