Виктор Устьянцев - Крутая волна

«Но как записка попала в каюту?», Тут‑то и выяснилось, что, кроме представителя Военно — революционного комитета и боцмана Карева, никто с берега на корабль сегодня не приходил.

Нарушив святость послеобеденного, «адмиральского» часа, боцмана срочно вызвали к дежурному по кораблю по поводу взлома кладовой в форпике. Пока он объяснялся с дежурным, обыскали его каюту. В рундуке за окованным железом сундуком и нашли мину.

После недолгих запирательств Карев признался, что мину ему дал мичман, с которым они встретились, ночью.

— Вот тогда мичман и передали мне записку и эту штуку. Записку я, как и велено было, в дверь старшему артиллеристу подсунул, а эту штуку не сумел положить куда надо — погреба‑то нонче не вскрывались.

— Где вы расстались с Суминым?

— А я их до дому довел, оне сами попросили проводить, потому как теперь на улице пошаливают и одному ходить боязно.

— Куда ты его проводил?

— Да тут недалечко. Как на первую линию повернешь, дак четвертый дом налево. Адреса я не знаю, а по памяти доведу.

— Номер квартиры не помнишь?

— А не довел я его до квартиры‑то, только до подъезду. Там еще, в двери‑то, левое верхнее стекло разбитое, дак фанеркой заделано. Вот только это я и запомнил, а номер дома не приметил. А потом я к куму пошел, с ним и подгуляли маленько, вот и опоздал я. Кум‑то у меня что те лошадь пьет, не устоял я супроть его…

— Ладно, про кума как‑нибудь в другой раз расскажешь, — оборвал боцмана Заикин. И когда Карева увели, сказал задумчиво: —Да, завоевать власть — мало, надо ее еще удержать, прав товарищ Ленин.

В войну вести доходили раньше, чем в обычное время, потому как развозили их по самым отдаленным углам России не почтовые чиновники, а сам народ, войною же и оторванный от своих мест, ею же, проклятой, расшвырянный по земле, исклеванной снарядами и пулями, исцарапанной окопами и траншеями, обильно политой потом и кровью российских солдат, умиравших за царя- батюшку и отечество.

И все‑таки до Шумовки слишком поздно докатилось, будто царя — батюшку и вовсе скинули, а Временное правительство не удержалось. Принес эту весть обезножевший на войне мужик Ульяны Шумовой. Он толок, как пестиком, своей деревянной ногой размятую набежавшими бабами грязь перед осевшей завалиной и рассказывал:

— Царя‑то Ляксандра теперича нет, дак. А какой будет — незнамо, можа, и вовсе не будет. Временно‑то правительство тоже сковырнули.

— А как же без власти‑то?

— Дак, можа, и без ее проживем? Жили же…

Что верно, то верно — царь в глазах шумов — ских жителей не был властью, а лишь идолом, иконой, которая безвредно пылится на божнице и пить — есть не просит. Может, только одному деду Ефиму и нужен был другой, хороший, царь, а остальным ни к чему: «люба царска рука до нас коротка, не дотянется».

Зато в столице потеря этой власти для одних была полнейшим крахом, для других — радостью, для третьих — началом времен смутных и непонятных, таящих в себе жуткую неизвестность. Кроме большевистской, все политические партии с программами и без программ, группировки и группочки, растерянно искавшие доселе свое кредо, обыватели, трясущиеся за свое не столь уж значительное состояние, вдруг объединились в озлоблении против почуявшего свободу простого люда.

И мичман Сумин был лишь маленьким звеном в огромной цепи контрреволюционного заговора против Советской власти. Войска Керенского, продвигаясь к Петрограду, захватили Царское Село. Захват Царскосельской радиостанции позволил Керенскому передать ряд воззваний и приказов с призывом присоединиться к частям, верным Временному правительству. «Комитет спасения родины и революции» перепечатал эти воззвания и распространил их не только в Петрограде, но я под Пулковом, Красным Селом и Колпином. В столице контрреволюция опять подняла голову, начала готовиться к выступлению. Царское Село обнадеживало, туда все прибывали и прибывали казаки, артиллерия, подошел даже бронепоезд.

У красных частей обороняющих подступы к Петрограду, артиллерии было слишком мало, и Военно — революционный комитет направил «Забияку» и подошедшие к тому времени миноносцы «Победитель», «Меткий» и «Деятельный» вверх по Неве, чтобы оказать войскам поддержку огнем корабельных орудий. Миноносцы прошли мосты и бросили якоря в районе Рыбацкого.

Однако первый же обстрел Царского Села показал, что вести огонь по берегу, не имея там корректировочных постов, трудно, можно обстрелять своих. Тем более что разобраться, где свои, а где чужие, еще труднее — линия фронта все время перемещалась.

Колчанов решил отправить на берег Шумова и сигнальщика Демина: если не удастся связаться по радио, Демин будет поддерживать визуальную связь.

— Хорошо, если бы вы обосновались при каком‑нибудь штабе. Но где он стоит, этот штаб?

— Все штабы поддерживают связь с Военнореволюционным комитетом, — подсказал Зайкин. — Так что — лучше пойти в Смольный, там подскажут, что делать дальше. Ты, Шумов, найди Подвойского, он все знает.

Шумов и Демин отправились в Смольный.

Добрались они туда уже к вечеру. Возле Смольного — толкотня, беготня. Дежурят броневики, самокатчики, группы красногвардейцев, солдат и матросов.

Часовой, аккуратный, подтянутый солдат, загородил винтовкой дверь, потребовал пропуск.

— Да откуда же он у нас? — разгорячился Демин. — Нам надо быстрее на фронт, а ты тут волынку развел.

—‘ Без пропуска все равно не пущу, — уперся часовой. — И не упрашивай.

— Нам же к товарищу Подвойскому. Мы с кораблей, вашим надо помочь, а куда стрелять не знаем, — старался как можно спокойнее объяснить Шумов.

Солдат выслушал его и раздобрился:

— Ладно, идите так. Только попадет мне из- за вас.

Они долго ходили по лестницам и коридорам огромного здания, пока нашли комнату, где помещался Военно — революционный комитет. Председателя комитета Подвойского Гордей не знал, хотя много слышал о нем. Выслушав Гордея, Подвойский сказал:

— Очень хорошо, что пришли, наши уже заняли Царское. Вот туда и отправляйтесь, найдете там Дыбенко. Он с отрядом моряков из Гельсингфорса прибыл.

Они уже собрались уходить, но Шумов вспомнил, что пропуска у них нет, попросил Подвойского его выписать и попутно замолвил слово за часового:

— Вы уж его не ругайте, он долго нас не пускал, едва уговорили.

— Хорошо, — согласился Подвойский, протягивая пропуск. — Хотя и следовало бы поругать. Дисциплина и порядок должны быть. И у вас, на кораблях, особенно его необходимо поддерживать.

— У нас полный порядок! — заверил Демин.

— Постойте‑ка, — остановил Подвойский собравшихся уходить матросов. — Тут у меня только что был от Дыбенки связной, кажется, у него даже автомобиль есть. Поищите его у входа. Фамилия этого товарища, кажется, Третьяков.