Виктор Устьянцев - Крутая волна

— Осподи, да как же ты, милая, без пимов‑то?

Из пристройки вышли еще две женщины, поздоровались с Петром, подхватили вещи и понесли их в дом. На Ирину они не обратили никакого внимания, и это ее почему‑то обидело. Но когда она вошла в дом, обе женщины захлопотали возле нее, помогая снять тулуп, развязать платок, расстегнуть пуговицы на пальто, стянуть с закоченевших ног сапожки. Все ее вещи они бережно сложили на лавку и пригласили:

— Проходите в горницу, гостенечки дорогие.

Ирина вслед за Петром прошла в пристройку, которая теперь, видимо, и служила горницей. Посреди нее стоял стол, покрытый домотканой ска- терыо, на нем желтел глиняный горшок с геранью. В углу — широкая деревянная кровать с горкой разноцветных подушек, вдоль стен — несколько грубо отесанных, некрашеных табуреток. Ирину усадили прямо на кроватьз

— Тут вам будет помягче, а вы, поди, натряслись за дорогу‑то.

Теперь со всех сторон рассматривали Петра, на Ирину поглядывали украдкой, с нескрываемым любопытством. Ирина слышала, как одна из женщин шепнула другой:

— Тошшовата, а так ничего — миловидная.

Ирина совсем смутилась, покраснела. «Кажется, меня принимают за его жену», — догадалась она. И только когда Петра спросили, надолго ли он приехал, он ответил:

— Да вот подлечусь и — обратно. Ранило меня сильно, вот она помогла добраться до дому, сестра милосердия. Зовут ее Ириной Александровной. Это племянницы мои, а вот и мать Гордея.

— Очень приятно, — привычно сказала Ирина.

— А вы и Гордеюшку знаете? — спросила Степанида и подсела к Ирине на кровать. — Где он? Пошто он‑то не приехал?

— Мы познакомились с ним в Петрограде… — начало было рассказывать Ирина, но Петр перебил ее:

— Гордей молодцом! Вот кончим войну, приедет.

— Осподи, когда уж этой войне конец положат?;— вздохнула Степанида и спросила Ирину: — Как хоть он выглядит, Гордеюшко‑то? Здоровьице как? Его ведь тут тоже ранил атаманов сынок…

Прибежала еще одна женщина, кинулась Петру на шею, начала его тормошить, повторяя:

— Радость‑то какая!

— Нюрка, ты с ним полегше, он ранетый.

Ирнна. тоже предупредила:

— Осторожнее, он тяжело ранен.

Нюрка отпустила Петра, удивленно посмотрела на Ирину и радостно сказала:

— Ой, да ты не один? Женился? Да на городской! Какая ты красавица! — Нюрка обняла Ирину и принялась целовать.

— Вы ошиблись, — лепетала Ирина, стараясь освободиться из объятий. — Я к Петру Гордеевичу никакого отношения не имею.

— Как не имеешь? — опешила Нюрка.

— Я только сопровождала его, я — сестра милосердия.

— Вон оно что! — разочарованно протянула Нюрка, смутилась, отошла от Ирины и стала разглаживать ладонями скатерть.

В это время в горницу вошел мужчина со светлорусой бородкой, и Ирина сразу узнала его: отец Гордея. Они были так похожи, что, отпусти Гордей такую же бородку, их и не отличишь. Вот только морщины да седина в висках…

На этот раз Петр догадался представить Ирину. Молча поклонившись ей, хозяин тут же отвернулся и напустился на женщин:

— Что же вы гостей‑то одними разговорами потчуете! А ну — ко, бабоньки, пошевеливайтесь…

Ирина и Петр поселились вместе с Нюркой в доме Петра. По деревне уже прополз слушок, что Петр привез молодую жену, да еще городскую, и от любопытных не было отбою. То соседка забежит за сковородкой, а сама пялит глаза на городскую бабу, то мужик зайдет потолковать с Петром и тоже не спускает глаз с Ирины. А она не знает, куда и деваться от. этих беззастенчивых взглядов. Нюрка хохочет:

— Чисто смотрины! Гляди, девка, быть тебе замужем.

— Да, такой фурор…

— А что это такое — хурор? — переиначила незнакомое слово Нюрка.

— Не хурор, а фурор. Это значит, ну, переполох, что ли.

— Ага, понятно. Ты вот что, научи — ко и меня говорить по — вашему, по — городскому.

— А зачем тебе?

— Дак ведь мне теперь опять взамуж идти надо, а в деревне мужиков‑то моей ровни совсем не осталось. Поеду в Челябу, там‑то, поди, хоть какой‑нибудь сыщется и для меня.

Нюрка оказалась ужасно любопытной, Ирина едва успевала отвечать на ее бесчисленные вопросы.

— А бани в городе есть? Еще сказывают, будто там кони железные по улицам ходят. И сена им не надо.

Ирину поражала ее наивность. Иногда Нюрка грустно повторяла:

— Вот ведь проживешь век, а так и не узнаешь, что на белом свете деется.

Вообще она быйа веселая и даже остроумная.

К Петру она относилась двояко.

— Учена голова! — нередко восторгалась им Нюрка. — Каки токо земли не повидал, чо токо не знает!

Но иногда и одергивала его:

— И чо ты талдычишь бесперечь: «Я да я!» Хаки твои заслуги? Тятя‑то вон не менее тебя пережил.

Правда, так было не часто, Нюрка относилась к Петру заботливо.

— Вот я тебе медку принесла, сейчас молочком разведу, да и горлышку твоему полег- шает.

Чем только она не поила его: и настоями трав, и отварами, и топленым молоком с гусиным салом и еще бог знает чем, отвергая все лекарства, привезенные Ириной.

Однажды, посмотрев в окно, Нюрка всплеснула руками и испуганно сказала:

— Ой, что будет! Акулька припожаловала!

Ирина заметила, как при этом восклицании

Петр вздрогнул и побледнел.

— Что с вами? — встревоженно спросила Ирина, полагая, что у него опять обострилась болезнь.

Нюрка оттащила ее в куть и зашептала:

— Это баба его, она к Ваське Клюеву от него сбежала. Дак ты от нее подальше держись, кто знает, что у нее на уме.

— При чем тут я?

Дак, поди, и она думает, что ты Петрова баба. Молва така по деревне пущена. А молва, как сухи дрова, горит быстро.

Вошла румяная красивая женщина, хорошо одетая, во все новое, может, быть специально нарядившаяся для такого случая. Плотно прикрыв за собой диерь, она тихо сказала:

— Здравствуйте. — И, помолчав, обратилась к Петру: —С возвращением вас, Петр Гордеич. Прослышала я, больной вы шибко, дак вот зашла попроведать. Не осудите уж…

— Проходи, садись, — глухим голосом пригласил Петр.

Прежде чем пройти в передний угол, Акулина развязала и стянула с головы пуховый платок, на грудь ее упала толстая тугая коса. Закинув ее за плечо, Акулина проплыла мимо Петра, села на лавку, сложила руки на коленях.

— Что‑то вроде бы холодновато у нас, — сказала Нюрка и зябко повела плечами. — Дак пойдем, Арина, дровишек напилим да печку истопим. — Нюрка подмигнула Ирине.

Накинув ватник, Нюрка выскочила за дверь. Ирина тоже начала одеваться. И все время, пока она одевалась, Акулина не спускала с нее красивых зеленых глаз. В ее взгляде перемешалось все: любопытство, ревность, грусть, презрение…

Нюрка сидела на крыльце.

— А чо ей от него надо? А он тоже хорош! Я бы на его месте за версту ее к себе не подпустила. Вон как она его осрамила…