Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

— Да как же ты дома отчитаешься?

— Так и отчитаюсь, — улыбнулся Боков. — Посижу вечерок, подумаю — оно и определится.

Записная книжка Горелова вызывала у Воловика почтительную зависть — на одной страничке умещалось все основное, что нельзя было доверить памяти, и это основное было записано так сжато и точно, что и Воло­вику было понятно без объяснений, что к чему отно­сится.

В час отъезда, прощаясь с многочисленными новы­ми друзьями, Воловик с горечью думал о том, что эти пять дней были только первым беглым знакомством, что только сейчас надо бы начать настоящее, основа­тельное ознакомление по порядку со всем интересным, что ему приоткрылось. Но перрон с провожающими остался позади, перед глазами раскручивалась в обратном по­рядке кинематографическая лента строительных пейза­жей, потом лента оборвалась, поезд нырнул в густой лес — прощай, Краснознаменка!

Утомленные делегаты мало разговаривали, много спали. Воловик лежал на верхней полке и спокойно пе­ребирал свои впечатления, убеждаясь в том, что много­численные цифры и фамилии, записанные им, вряд ли понадобятся, а из всей груды впечатлений само собой выделяется то главное, что он обязательно расскажет.

Ганна Поруценко... Он увидел ее впервые на верхних ступеньках металлической лесенки, на опалубке будущей колонны. Очевидно, она приняла проходившую группу людей за начальников, потому что стремительно скатилась по лесенке и побежала к ним, сердито крича:

— Опять току нет, чтоб они все провалились, бисовы дети! Три часа вибраторы стоят — это что, не вопиющее безобразие?!

До странности похожая на Сашину мать, в таком же комбинезоне из холстины и брезентовых, выше колен, сапожках, которые и у нее и у Сашиной матери почему-то выглядели щегольскими, она была красива со свои­ми карими, сверкающими глазами и гневным лицом. И она, конечно, понимала это.

Увидав блокнот в руках Саши, она набросилась на него:

— Пишете? Так вот и напишите похлеще, чтоб они завертелись! Мыслимое ли дело — техника стоять будет, а я — пляши на бетоне, як в девятнадцатом веке!

Инженер, сопровождавший делегацию, с улыбкой объяснил ей, кто такой Воловик, и познакомил их.

— Наша знатная бетонщица — Ганна Поруценко.

— Больно вы сердитая, землячка, — сказал Воловик.

— Будешь тут сердитая, — уже добродушно буркну­ла Ганна и вдруг снова распалилась, сообразив, откуда появился этот делегат: — Так это вы и есть, от кого турбины? Что ж, скоро мы вот так маяться перестанем?

Позднее Воловик слышал более подробные рассказы о том, как остро не хватает электроэнергии и как все здесь зависит от досрочного пуска новой станции, — но первое впечатление не забылось.

Остап Поруценко, муж Ганны. Бригадир гранитчи­ков. Медлительный человек с ленивыми повадками, вы­полняющий со своей бригадой не меньше трех норм в день. Воловик познакомился с ним в здании будущей электростанции. Первый вопрос, который задал Остап, был не о турбинах, не о сроках их сдачи... Нет, он потянул делегатов на какое-то место в глубине машин­ного зала, видимо давно им облюбованное, и спросил:

— Ну как? Красиво?

Да, отсюда этот высоченный зал, сложенный брига­дой Остапа из местного зеленоватого мрамора, поражал не только своими размерами, но и нежной, весенней красой. Оттого, что за широкими окнами станции под­нимался густой, нетронутый лес, а над ним сияло солн­це, искрясь на молодой глянцевитой листве, зеленова­тый мрамор с белыми прожилками был особенно хо­рош, и все здание казалось воздушным. Остап глядел на него зачарованно, — художник на дело рук своих...

Воловик ревниво подумал о турбинах и мысленно перенес их сюда. Припомнил легкие, обтекаемые формы цилиндров, красивые изгибы широких труб и точеные колонки «минаретов», мягкий серебристо-серый цвет, в который окрашена первая турбина, — и с облегчением ре­шил: они не испортят, они дополнят красоту зала. И об этом нужно обязательно сказать в цехе.

Представляя себе, как он будет рассказывать това­рищам о Краснознаменске, Воловик знал, что он должен ответить на один вопрос, занимавший и его и всех, — как это вышло, что все стройки завершаются раньше, чем намечалось?

Остап сказал улыбаясь:

— Так ведь каждому хочется скорее увидеть, как оно будет.

Инженеры отвечали:

— Намного повысилась техническая оснащенность.

За пять дней делегаты перевидали множество ма­шин и механизмов, о каких прежде и не слыхали. Витя Сойкин вникал в особенности каждой машины, залезал на места водителей, щупал все рычаги и кнопки, дотош­но расспрашивая, что к чему и как все устроено.

Воловика это тоже занимало, но раздумывал он о другом: он чувствовал, что изменились методы строи­тельства, что нынешние стройки очень отличаются от того, что он наблюдал в детстве.

— В чем тут корень? — объяснил Саше один из про­рабов. — Корень тут — ведущий механизм. Всю органи­зацию подгоняй к мощности ведущего механизма. Сколько, положим, поднимет кирпича кран — столько и поставь каменщиков, чтоб поспевали и чтоб работать было удобно. Или, скажем, экскаватор — по нему рав­няйся, чтоб техника не простаивала.

Однажды делегатов повезли смотреть новую улицу. Улицы еще не было — только проложена была отмен­ная дорога (Воловик уже приметил — здесь все дороги хороши, нет ухабистых временных подъездов, на кото­рых отец, бывало, ломал машину и набивал себе на го­лове шишки!). По обе стороны дороги колышками обо­значались участки, и два экскаватора, переходя с участ­ка на участок, рыли котлованы под фундаменты. Работа шла скоростным методом, потоком: одна бригада уло­жит фундамент и переходит дальше, а на ее место всту­пает другая; грузовики подвозят крупные блоки, краны поднимают и ставят блоки, строители соединяют их. Ко­гда эта бригада переходит дальше, ей на смену по оче­реди приходят штукатуры, кровельщики, стекольщики, маляры...

Двухквартирные домики вырастали один за другим. А потом появлялись канавокопатели и тракторы, весь участок вспахивался — под сад перед домом, под ого­род за домом; грузовики подвозили саженцы, садовод раскидывал на крыле грузовика план и командовал, что куда сажать, садовники с будущими жильцами сажали, разделывали клумбы, намечали дорожки. Приезжал ка­ток — трамбовал дорожки, а за ним новая бригада подвозила столбы и готовые секции забора, а также — что особенно понравилось Воловику — готовые мостки с перилами и скамеечкой, которые тут же перекидыва­лись с дороги к калиткам.

— Строительная индустрия, — услыхал Воловик в одном из разговоров, и это слово — индустрия — как-то вдруг открыло ему, что его детство совпало с детством советского строительного дела, а нынешние методы стройки похожи на виденные им в детстве не больше, чем он сам похож теперь на того мальчонку, что бегал когда-то по ухабистым дорогам возле Днепра.