Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

— Ты, конечно, хотела, чтобы я торчал у всех на глазах на середине моста?

Откуда он появился, не понять было. Но он был именно таким, каким ей хотелось увидеть его и каким она все-таки совсем не ждала его — в белой рубашке с отложным воротом, свежевыбритый, с таким светом в глазах, что не оторвать взгляда. В руке, заведенной за спину, он держал, цветами вниз, большой букет. Стряхнув оберточную бумагу, маскировавшую цветы, он поспешно сунул букет ей в руки. Аня с радостью отметила, что это не был аккуратный и безвкусный бу­кет, какие делают уличные продавщицы, лишая цветы их непосредственной, свободной прелести. Алексей вру­чил ей рассыпающуюся охапку маков, ромашек и еще каких-то необыкновенных, незнакомых Ане цветов с нежным и сильным ароматом..

— Что это?

— Почем я знаю. Они тебе подходят.

Они пошли рядом, иногда касаясь плечами. Задержа­лись под ивами, свесившими ветви через решетку. Здесь они долго стояли как-то ночью. Здесь Аня одна следила за белым корабликом, сулившим ей вот этот день.

Они прошли переулком и зашли под старинные сво­ды арки на углу.

— На мемориальной доске будет выбита сегодняш­няя дата. Да?

— Да.

Лестница, по которой она с отчаянием взбегала в ту ночь, оказалась совсем не такой, какой запомнилась. В стеклянный фонарь сверху падал веселый розовый свет, и чем выше они поднимались, тем сильнее и радост­нее был этот свет.

— Аня!

Он поцеловал ее у двери с табличкой 38. Несколько лепестков мака упали на площадку.

— Пусть. Я бы набросал их по всему пути, если бы не боялся, что кто-нибудь другой наступит на них раньше тебя.

Они еще задержались у двери. Было так хорошо, что не хотелось ничего менять.

— Аня, совсем?

Он вынул из кармана маленький ключ.

— Открой.

Она всунула ключ в щель замка и открыла дверь. Когда она вынула его, Алексей вложил ключ в ее су­мочку.

— Я заказал его для тебя.

Передняя и коридор тоже оказались совсем не та­кими, какими она увидела их в ту ночь. Она распах­нула знакомую дверь, уже готовая к тому, что и комна­та будет совсем другой. Комната была другой. Мебель была та же, даже глобус по-прежнему голубел простором Тихого океана, но самый дух комнаты изменился — комната ждала ее, Аню. Слишком яркая лампочка укрылась матовым стеклянным шаром. Глобус пере­брался на книжную полку, стол был накрыт белой ска­тертью, на скатерти расставлены неумело, но старатель­но все вкусные вещи, какие мог разыскать на прилавках мужской неопытный взгляд. Закатный луч преломлялся в стекле двух бокалов, стоявших рядком у бутылки шампанского, и в воде, предусмотрительно налитой в большую банку для цветов.

— Я очень боялся, что солнце уйдет до того, как я приведу тебя, — сказал Алексей, отгибая проволоку на горлышке бутылки. — Так было задумано, чтоб солнце. Я ужасно боялся, что ты опоздаешь... — И, после пау­зы: — Я боялся, что ты вдруг пожалеешь.

— Я никогда не пожалею!

Они помолчали, глядя друг на друга, потом он ска­зал со своей шутливой интонацией:

— Подводить итоги будем через двадцать пять лет, или когда там золотая свадьба, ты говорила? Если пробка не выстрелит в потолок, это будет с ее стороны безобразием.

Пробка выстрелила.

Пена на шампанском опадала, золотистые пузырьки резво бежали вверх.

Аня взяла бокал и потянулась чокнуться с Алек­сеем.

— Погоди, я должен сказать за что. За то, что ты меня научила понимать, что это должен быть праздник, и беречь его, и... ну, в общем, за тебя, Аня!

— За нас, Алеша.

— А я уже не отделяю. Они выпили до дна, стоя.

— Почему я должен сидеть где-то за тридевять зе­мель от тебя? Я сяду рядом, можно? И ты должна есть, — это все куплено для тебя, я ужасно старался. Когда я пошел, я вдруг понял, что совсем не знаю, что ты любишь.

Ей хотелось сказать: тебя. Она не стыдилась ска­зать это, но она была так взволнована, что слова не выговаривались.

— Смотри, Аня, этот луч подбирается к тебе. Я так и представлял себе, что посажу тебя вот тут и солнце будет до тебя добираться.

Они не заметили, дотянулось ли солнце до опустевшего стула и как оно ушло из комнаты.

— Знаешь, Алеша, у меня такое чувство, будто нет ничего-ничего, кроме тебя, меня и этой комнаты.

— С тех пор как здесь водрузился этот твой шкаф, комната стала неузнаваемо солидной. Видно, что здесь живут почтенные супруги, верно?

Они потратили половину воскресного дня на то, чтобы перевезти Анины вещи и устроиться. Алексей от­давался этому делу со всем пылом, заботился о том, чтобы у Ани был свой рабочий стол и чтобы свет из окна падал правильно, мечтал обменять их комнаты на отдельную квартиру в новом доме... Аня беспечно улы­балась, ей казалось, что ничего не нужно и все удобно, раз Алексей тут, с нею.

— Знаешь, мне очень странно, что завтра утром я приду в цех — и те же люди, те же разговоры, все та­кое же, как всегда.

— А оно будет не такое. Мне сейчас кажется, что все мне будет легко, все будет удаваться.

— Алеша... говорят, самые сильные чувства про­ходят. Ты в это веришь?

— А, что они все понимают!

Она легко поверила, — ничего не понимают. Разве она сама понимала еще вчера, какою может быть лю­бовь? И какою может быть настоящая близость, когда, как бы ни были различны два человека, мысли их текут вместе, сливаются, дополняют одна другую, и не вспомнить, кто о чем подумал первый и чья мысль ста­ла общей?

Их речи были отрывисты, вольно перескакивали с одного на другое и все же связны, потому что охваты­вали весь мир их чувств и интересов. Вся их жизнь бы­ла тут, вместе с ними, все заботы, вне которых они се­бя не мыслили; только заботы стали прекрасны и лег­ки оттого, что ощущались двоими и делились на двоих. И Аня порой сама заговаривала о том, что неделю на­зад хотела начисто забыть в день своего праздника, потому что все это было — Алексей, его жизнь, его уси­лия и мечты.

Приготавливая к утру свое рабочее платье, Аня за­думалась над ним. За эти сутки так переменились ее отношения с Алексеем и она сама так переменилась, — как прийти к людям такой же, как всегда, входить в кабинет начальника цеха как чужая... как укрыть от людских глаз, что ты счастлива?

— А мы завтра же всем скажем, — поняв ее мысли, заявил Алексей.

Ее обрадовало это, но потом пришли сомнения — он начальник, они вместе работают...

— Неудобно будет?

— Неудобно только тем, у кого совесть нечиста.

В середине ночи им показалось, что они обязатель­но проспят.

— Давай совсем не спать.

— Давай.

Она проснулась как от толчка, — совсем не потому, что пора было вставать, нет, — во сне она все вспомнила и испугалась, что это только приснилось.

Это не приснилось. Ясный свет раннего, погожего утра вливался в комнату — в ее новую комнату, где ей жить и беречь свое счастье. Через час надо вставать к обычному трудовому дню, — только какой же обычный их первый общий день! Она осторожно повернула голо­ву и увидела Алексея — спокойно спящего человека, слегка улыбающегося сжатыми губами. Она на миг при­льнула щекой к его захолодевшему плечу и сразу ото­двинулась, потому что ей захотелось разбудить его и жалко было прервать его сон.